Секретарь

— Многие, кто доверяли мне, мертвы. Если тебя это успокоит, я не хочу его смерти. А то, что случится, не зависит ни от меня, ни от него.

— Ай, принцессе ты тоже это говорил?

Лёшка во сне почувствовал, как за дверью наступила тишина. Ему казалось, там, в коридоре, медленно чернеет лицом черноглазый цайс-мастер Солье Мёленбек. Но голос его был на удивление спокоен.

— Нет, — произнёс Мёленбек, — наоборот. Гейне-Александра сказала мне это. Почти слово в слово. Маленькая железная девочка. Я не стал ей перечить.

— И ты…

— Откровения закончились, Кортоз. Хватит.

Лёшка расслышал, как Мёленбек удаляется к себе, и сон на этом оплыл, сменился шелестящим мраком, из которого на мгновение — обрывком, пятном — проступали, будто в свете подносимой свечи, то ныряющие в бездну Скрепы, то заснеженный выступ с Замком-на-Краю, то девчонка в большой куртке и узких штанах.

Глава 8

Встать получилось с третьей попытки.

Наверное, так чувствовал себя князь Гвидон, выбираясь из бочки — ни руки распрямить, ни ногой двинуть. Затекли. Всё тело ломило.

Как на костылях Лёшка добрался до окна, подержался за стол и подоконник и вернулся обратно к постели. Больной, совсем больной. Он наклонился, пристанывая, вправо и влево. Под кожей словно что-то лопалось и смещалось. Вот они, реальные болевые стяжки.

От ночного сна в памяти осталось лишь зыбкое ощущение холода. Что-то такое снилось, неприятное. Перебрал ца.

Лёшка подумал, что не скоро теперь попробует снова пройти сквозь стену. Спасибо, мы как-нибудь по старинке, ножками. Кстати…

Он стянул футболку и поковылял из комнаты в санузел.

В коридоре было темно и тихо, в дальнем конце мерцал одинокий плафон. На светло-коричневом линолеуме перед дверью темнел смазанный отпечаток каблука. Кто его, интересно, оттирать будет? Секретарь или Пушкин?

И, кстати, вопрос: кто это тут топтался?

Ощутил себя человеком Лёшка только под горячим душем. Пока упрямые струйки кололи темя, шею и плечи, пока мягко рассасывалась боль в районе поясницы, он отстранённо думал, платит ли Мёленбек за жилищно-коммунальные. Даже интересно стало, снял он особняк в одной из фирм по аренде недвижимости или занял его своевольно. Кто ему что скажет против в этом случае? Колданёт — и забудешь, зачем пришёл. Может, он тех полицейских на «форде», что Лёшка видел позавчера, так и завернул?

Здравствуйте, капитан Усатов. Разрешите ваши… э-э-э, доку… Извините, что-то мне дурно. Глаза у вас странные. Я пойду? Да, спасибо.

А что? Очень может быть.

Не успел Лёшка вернуться в комнату, как в дверь стукнули костяшками пальцев.

— Алексей?

— Сейчас.

Лёшка натянул футболку и джинсы. За дверью в тёмном мундире и в брюках в серую полоску стоял Мёленбек.

— Ты почему не спишь? — недовольно спросил он.

— Так всё, проснулся, — ответил Лёшка, приглаживая мокрые волосы.

— Времени — пять утра.

— Я просто вчера рано лёг.

Мёленбек шевельнул губами.

— Позавтракаешь со мной?

— Ага.

Они прошли в обеденный зал. Мёленбек включил свет. Скатерть на столе была усеяна крошками и темнела каплями жира. В раковине возвышалась гора посуды. Кастрюли и широкие блюда из-под курицы ждали рядом своей очереди.

— Ну не свиньи ли? — вздохнул Мёленбек.

Ладонью он начал осторожно, чтобы не испачкать мундир, сгребать крошки к краю стола. Лёшка подставил мусорное ведро.

— Помой лучше посуду, — сказал ему Мёленбек. — Здесь я сам.

Крошки посыпались на пластиковое дно.

Лёшка включил воду, выковырял из вороха тарелок губку и выдавил на нее несколько капель моющего средства.

Мёленбек обогнул стол.

— Не хочешь меня о чём-нибудь спросить?

— Хочу, — сказал Лёшка.

— Спрашивай.

Лёшка убавил, чтобы не слишком шумела, воду.

— Вы специально меня сейчас подкараулили?

— Здесь, в этом особняке, — сказал Мёленбек, остановившись, — я чувствую малейшее движение ца. Мне не надо тебя караулить, Алексей. Я знаю, где ты, где Иахим, что делает наш ехидный степняк-мехе и в какой тональности храпит Эран Мальгрув. Ещё я очень плохо сплю здесь, к твоему сведению.

— Спите одетым?

Мёленбек приподнял ведро.

— Алексей, — улыбнулся он, сковырнув со скатерти подсохшую макаронину, — как ты думаешь, я сказал о том, что плохо сплю, не учитывая, во что одет? Неужели я произвожу впечатление человека, который настолько недальновиден? Помнится, мы с тобой уже несколько раз говорили о смыслах, которые люди вкладывают в свои слова. Разве я сказал о своём состоянии для того, чтобы ты задал глупый вопрос?

— Простите.

Лёшка покраснел и принялся оттирать губкой края добытой из раковины тарелки. Действительно, мог бы и подумать! Стыдно, на самом деле.

— Тогда, — продолжил Мёленбек, — цель моя была, наверное, другая. Хотелось бы послушать твои версии, Алексей.

Давая себе время поразмыслить, Лёшка секунд десять смывал пену с тарелки.

— Ну, возможно, вы хотели проверить, — сказал он, — не прибавилось ли во мне ума. — Мёленбек хмыкнул. — И узнали, что с глупым вопросом, мной заданным, нет, не прибавилось.

— Годится. Вторая версия.

— Вторая? — Лёшка сдавил губку в ладони. — Ну, например…

— Первое, что приходит в голову, — потребовал Мёленбек, переходя к дальнему концу стола.