Секретарь

— Что цель состояла в том, чтобы я как можно скорее забыл про мысль о контроле и включился в разгадывание на ходу придуманного ребуса.

— Интересно, — кивнул Мёленбек. — Но нет логики. К тому же нарушена временная последовательность событий. Во-первых, я сразу признал, что от меня нет тайн в особняке. Так? То есть, смысловая конструкция провисает мгновенно. Во-вторых, я предложил тебе рассмотреть версии, когда, кажется, вполне обосновал нелепость твоего вопроса об одежде. Или ты предполагал, что я предпочитаю ходить по дому в одних трусах?

— Многие так и ходят, — негромко сказал Лёшка.

— Третья версия.

— А подумать?

— Хорошо, — сказал Мёленбек. — Три тарелки.

— Это как?

— У тебя есть время подумать, пока ты моешь три тарелки. Только не слишком усердствуй.

Щелкнула кнопка электрического чайника.

Так. Лёшка загремел посудой. Появился смысл выбрать тарелки погрязнее. С жиром, с соусом, с остатками еды. Чтобы подольше. Эран, конечно, крутой мечник, великан, но ничего не оставляет, молотит всё подчистую. Наверное, детство было голодное.

— Я готов.

Лёшка выставил на бортик раковины три разнокалиберные тарелки. Мёленбек заглянул, кивнул одобрительно, прихватил только что вымытое блюдо.

— А я пока соображу что-нибудь к чаю.

Он достал из кармана ангрим, кристалл-кладовую.

Итак, версия. Лёшка сунул первую тарелку под струйку тёплой воды. Висящее чуть сбоку зеркало показало, как Мёленбек, задирая бороду, будто фокусник выхватывает из воздуха пальцами румяные продолговатые пирожки. Один, правда, разломился и просыпался на стол красными ягодами.

— Шикуак! — выругался цайс-мастер.

Лёшка фыркнул.

Итак… Если с самого начала. Мёленбек сказал мне, что он плохо спит. Зачем он это сказал? Потому что я не спал? Чтобы показать мне, что я в этом не одинок? Поддержать, так сказать, солидарно. А зачем меня в этом поддерживать? Я вроде не жаловался. Или это как-то связано с моим состоянием вчера?

Лёшка смыл пену с тарелки.

Блин, что-то я быстро мою, подумалось ему. Притормози, секретарь. Тарелка встала в сушилку, и Лёшка взял следующую. Отражение Мёленбека на мгновение пропало из поля зрения и вернулось со вскипевшим чайником.

Что он вообще хотел сказать?

А может не стоит искать скрытый смысл? Я вот что, всегда с глубоким смыслом говорю? Ни фига! Мы, когда с Женькой треплемся, вообще, бывает, ни о чём не думаем. Так, обмениваемся междометиями, греемся на солнце, прихлёбываем по чуть-чуть. Если хорошо, зачем какой-то смысл наворачивать?

Только вряд ли Мёленбек будет что-то делать просто так.

Значит, что? Ему плохо здесь, это не его мир. Тогда, получается, это он мне жаловался? Объяснял, почему не спит сам?

Блин, вторая.

Лёшка с некоторым удивлением воззрился на чистую, поблёскивающую отражением потолочной лампочки тарелку в своих руках.

— Алексей, — окликнул его Мёленбек, — у тебя процесс остановился.

— Да-да.

Лёшка капнул ещё средства.

— Ты уже созрел? — спросил Мёленбек, разливая кипяток по расставленным кружкам. — А то у меня всё готово.

— Почти.

Лёшка выжал пену из губки.

Версия. Она же необязательно должна быть правильной? Важно просто понять… Выйти бы, конечно, в ойме и там сосредоточиться. Мёленбек, он сказал, что не спит. Зачем? Зачем люди вообще говорят такие вещи? Я не сплю, у меня зуб болит, мне опять не повезло… Какой-то набор жалоб…

Блин! Нет, оладушек! Люди ищут участия, понял Лёшка, затирая под водой тарелочное донце.

Даже говоря как бы мимоходом, всё равно ждут, что ты разделишь с ними их боль и неудачи. А Мёленбек? Он именно этого…

Нет, улыбнулся Лёшка. Для Мёленбека — это доверие. Он показывает, что доверяет мне. Раскрывает секреты, которые предстоит хранить секретарю. Они, может быть, мелкие, но составляют часть его жизни.

Последняя тарелка звякнула, вставая в гнездо сушилки.

— Алексей.

— Да? — повернулся Лёшка.

— Третья тарелка.

— Конечно.

Лёшка вытер руки и сел напротив цайс-мастера. Он подвинул к себе кружку, насыпал в кипяток по ложке сахара и кофе, размешал. Мёленбек смотрел на его действия, чуть приподняв брови. Потом достал из нагрудного кармана монокль и наблюдал уже через него, как ходит, бьётся о фаянсовые стенки ложечка.

— Алексей…

— Я очень это ценю, господин Мёленбек, — сказал Лёшка и откусил добрую треть от взятого с блюда пирожка.

Ягоды внутри оказались сочные, кисло-сладкие. Не брусника, не вишня с малиной. Незнакомые, но необыкновенно вкусные.

— В смысле?

Мёленбек перевёл взгляд с ложечки и кружки на Лёшку. Большой чёрный глаз через увеличивающее стекло монокля казался обеспокоенным и даже обескураженным. Лёшка пожал плечом и откусил от пирожка ещё.

Мёленбек хмыкнул, нахмурился, выпятил губу, секунды две соображал и вдруг захохотал.

— Ох-хо-хо!

Он несколько раз хлопнул себя по колену и замотал головой.

— Ох! Отвык! Отвык!

Монокль едва не шлёпнулся в кружку.

— Я старался, — сказал Лёшка с полным ртом.

Мёленбек захохотал пуще прежнего.

— Алексей, ты положительно умеешь удивить, — сказал он, отсмеявшись. — Признаю, давно меня так не поддевали! Тем более, что ответ твой мне симпатичен. Ф-фух, — Мёленбек глотнул из кружки. — Хочешь спросить ещё что-нибудь?