Секретная династия

Судя по живости слога и сформулированной позиции, нельзя исключить, что цитированное выше письмо написано П. В. Анненковым. Как раз в то время, когда Герцен впервые объявил о подготовке к печати «Щербатова и Радищева», Анненков выехал из Петербурга за границу и, очевидно, дал о себе знать старым друзьям Герцену и Огареву. 24 апреля 1858 года Герцен писал М. К. Рейхель в Дрезден: «Анненкова жду» (Г. XXVI. 172), по-видимому, в Лондоне получили через посредство Рейхель или от самого Анненкова сообщение о его прибытии в Европу. Хотя Анненков (вместе с И. С. Тургеневым) приехал к Герцену только в начале мая 1858 года (Г. XXVI. 174), но рукопись для Вольной типографии, как это обычно делалось, могла быть послана вперед, как только корреспондент оказался за границей. Если так, то возможная дата получения материалов от Анненкова, середина апреля 1858 года, совпадает с объявлением о начале печатания Щербатова и Радищева в Вольной типографии. Анненков, несомненно, доставил или прислал Герцену и Огареву вышедший за несколько месяцев до того седьмой, дополнительный том своего пушкинского издания, где были материалы о Радищеве; есть серьезные основания полагать, что именно Анненков и Тургенев передали в это время в Лондон и ряд стихотворений, которыми позже открывалась пятая книга «Полярной звезды»[148].

Глубоко изучая разнообразные источники пушкинских работ, Анненков, без сомнения, познакомился и с радищевским «Путешествием...», получив книгу или список с нее. Любопытно, что текст, отправленный в Лондон, сотнями разночтений отличается от радищевского: подновление стиля «Путешествия...» должно было сделать его более доступным для читателей[149].

Знаменитый, уничтоженный палачом труд Радищева впервые публиковался после шестидесяти восьми лет запрета и изъятия. Трудно переоценить это событие, имея в виду уже отмеченную чрезвычайную недоступность, редкость книги. Именно с 1858 года начинается новая, вторая жизнь «Путешествия...» и растущее влияние его на освободительную борьбу в стране. Отныне на страницах Вольных изданий имя Радищева регулярно появляется в перечне главных предшественников. Герцен обращается к корреспондентам с просьбой о присылке биографии и портрета первого революционера, который «написал серьезную, печальную, исполненную скорби книгу» (Г. XVIII. 178). Руководители Вольной печати вступят в контакт с сыном Радищева Павлом, пытавшимся опубликовать биографию и сочинения отца[150].

Сложным, мало изученным вопросом является сопоставление герценовских оценок различных исторических деятелей XVIII столетия. Выше говорилось об интересе вольных издателей к разнообразным политическим мнениям и литературным течениям. Несмотря на предисловие Герцена к книге Щербатова и Радищева, где сопоставлялись и отчасти противопоставлялись взгляды двух авторов, несмотря на ясное герценовское «Радищев гораздо ближе к нам, чем князь Щербатов», соединение столь разных исторических деятелей требует известных объяснений[151].

Не вдаваясь в подробности, отметим только, что для Герцена и его современников «Путешествие...» Радищева и «О повреждении нравов в России» Щербатова сближались прежде всего общностью судеб. Рукопись Щербатова также около семидесяти лет находилась под спудом, чудом избежала гибели и была открыта М. П. Заблоцким-Десятовским вместе с некоторыми другими сочинениями историка только в 1855 году.

Интерес к Щербатову объяснялся и тем, что для 1850—1860-х годов его протест, разоблачение двора Екатерины II были актуальны, выступали на первый план (недаром только небольшие отрывки из рукописи были пропущены в легальную печать), в то время как аристократический, консервативный характер оппозиционности Щербатова был уже анахронизмом и меньше бросался в глаза. Об этом ясно говорят и удивленные, иногда восторженные, всегда живые отклики в предреформенной литературе на «своевременное появление» щербатовских работ[152].

В-третьих, как отмечалось, для Герцена большую ценность представляла внутренне свободная, протестующая личность, а эти черты он, конечно, находил в оппозиционном историке екатерининского времени. «Лишь бы люди, — писал Герцен, — не шли вспять, как князь Щербатов, и не предавались бы полному отчаянию, как А. Радищев» (Г. XIII. 277).