Секретная династия

В 1831 году в Казани на него доносят как на карбонария и при обыске изымают «муравьевский» вариант фонвизинских «Рассуждений...» и ответ Ф. Германа Штейнгелю. При этом казанский губернский прокурор Г. Солнцев в письме министру юстиции Д. В. Дашкову поместил довольно подробный и по-своему яркий разбор с официальной точки зрения прочитанного им (возможно, не впервые?) фонвизинского сочинения: «Сочинение о необходимости непременного законоположения г. Фонвизина есть одно из самых возмутительных сочинений своего века, когда во Франции пылали революционные факелы и французские вольнодумцы силились возжечь от оных искру и в нашем любезном отечестве. В сем сочинении Фонвизин рассуждает о праве свободы и собственности, об общественном договоре, начертывает по-своему границы прав государям и подданным и их обязанности, монархическое правление именует тиранией, ставит на вид слабости и злоупотребления любимцев государей, злоупотребление власти самих владык земных и черными красками оттеняет собственное свое отечество в безумном упоении мнимой свободы и заключает необходимостию в государстве установить непременные конституционные законы. Вероятно, сие сочинение часто обращалось в руках и заговорщиков декабря 14-го. Преступник Штейнгель, не без намерения распространяя крамолу, сообщил оное и г. Герману, своему родственнику и как недовольный правительством недовольному»[235].

По любопытному совпадению именно в это время, в 1831 году, Блудов вынес Николаю I рукопись фонвизинского «Рассуждения...» из кабинета Павла I, и царь распорядился накрепко запечатать документ, который на шестом десятилетии своего существования целил уже в четвертого императора...

В Бронницах, подмосковном городке, в пятидесяти с лишним километрах от столицы, на площади у старого собора сохранилось несколько могильных памятников; на одном из них имя «генерал-майора Михаила Александровича Фонвизина», умершего в имении Марьино Бронницкого уезда 30 апреля 1854 года. Надгробная надпись делалась с вызовом и, конечно, по заказу вдовы декабриста Натальи Дмитриевны: умерший был лишен чинов, звания, дворянства, наград за 1812-й и никак не мог именоваться «генерал-майором», особенно пока еще царствовал Николай I. Однако энергичная владелица Марьина, как видно, сумела добиться своего... Рядом, за тою же оградой, памятник Ивану Александровичу Фонвизину. Брат декабриста и сам декабрист отделался двухмесячным заключением и двадцатилетним полицейским надзором; наконец, третий за церковной оградой — Иван Иванович Пущин, «первый друг, бесценный» Пушкина, дождавшийся амнистии и закончивший дни здесь же, в Марьинском имении своей жены Натальи Дмитриевны, вдовы старого друга Михаила Фонвизина. Дружеская близость двух декабристов, совместное житье на каторге и по соседству — в западносибирской ссылке — все это кое-что объясняет в извилистой судьбе некоторых фонвизинских бумаг.

В 1880-х годах издатель «Русской старины» Михаил Семевский, о котором в этой книге уже не раз упоминалось, получил толстый переплетенный том с золотым тиснением — Записки М. А. Фонвизина (примечания к истории Эно и Шеншо) — писарская рукопись с правкой самого Фонвизина и замечаниями И. Д. Якушкина на полях[236].

Получив разрешение вернуться в Москву, Михаил Фонвизин не рискнул взять рукопись с собой, ожидая обысков и проверок, но позаботился о ее судьбе. Было приготовлено несколько списков, а первый подарен остававшемуся в Ялуторовске И. И. Пущину.

Пущин, вероятно, тоже не считал свой дом надежнейшим местом хранения и 26 декабря 1854 года написал на внутренней обложке: «Доброму Петру Васильевичу Зиновьеву вверяется эта рукопись друга моего Михаила Александровича Фонвизина». Зиновьев был сибирским золотопромышленником, приятелем декабристов.

Тридцать лет спустя вместе с Записками Фонвизина М. И. Семевский получил письмо В. П. Зиновьева (сына П. В. Зиновьева), объяснявшее историю рукописи. Семевскому удалось в 1884 году напечатать фрагменты воспоминаний М. Фонвизина: часть верстки осталась в архиве «Русской старины» с примечанием редактора: «Набрано было для «Русской старины» 1884 г.; набор рассыпан, ибо граф Д. А. Толстой объяснил, что печатать неудобно»[237]. Декабризм, цареубийство 11 марта, «Рассуждение...» Д. Фонвизина оставались острым сюжетом и в 1880-х годах.

Еще сильнее звучали они на четверть века раньше, в период Вольных изданий 1850—1860-х годов. Вскоре после того, как были напечатаны секретные сочинения Радищева, Щербатова, Дашковой, Екатерины II, наступил черед фонвизинских бумаг.