Секретная династия

Между тем мы знаем теперь, что именно после 1830—1831 годов Николай, в сущности, отказывается от сколько-нибудь серьезных реформ. Непосредственно после 14 декабря этот вопрос не был еще решен. Секретный комитет, образованный 6 декабря 1826 года, действительно рассматривал серьезные, коренные общественно-политические проблемы. Однако после российских, польских и западноевропейских потрясений 1830—1831 годов царь напуган возможными последствиями уступчивости и утверждается в мысли — в корне ничего не менять: констатируя российское зло и неустройство (крепостное право прежде всего), он находит решительные перемены «при настоящих обстоятельствах... злом еще большим». Если же крупных реформ не будет, спокойствие крестьян, по Николаю, почти целиком будет зависеть от помещиков; в этой-то обстановке правительство, царь все громче будут обращаться к дворянству, предостерегая против чрезмерного жестокосердия, которое чревато новой пугачевщиной.

Хотя Николай I, в своих видах, считал полезной публикацию «предостерегающей» книги Пушкина, он шел при этом в другую сторону, нежели автор. В «Истории Пугачева» и «Замечаниях о бунте» доказывается необходимость «многих перемен», царь же хочет сохранить все «как есть»: Пушкин пишет для реформ — царь печатает (вообще затевает разговор на крестьянскую тему) вместо реформ.

Пушкин советует — царь помечает карандашом любопытные строки («Общие замечания» тоже отчеркнуты) и возвращает рукопись. «Глас вопиющего...» Впрочем, сам Пушкин вряд ли рассчитывал на большой эффект, но «не надобно мне упустить такого случая, чтобы сделать добро», «каплю добра...».

Судьба «Истории Пугачева» и «Замечаний о бунте» сложна и не совсем исследована.

Пушкин не отпускал Пугачева: после «Истории...» завершается «Капитанская дочка».

«Рядом с своим историческим трудом, — писал лучший биограф поэта, — Пушкин начал по неизменному требованию артистической природы роман «Капитанская дочка», который представил другую сторону предмета — сторону нравов и обычаев эпохи. Сжатое и только по наружности сухое изложение, принятое им в истории, нашло будто дополнение в образцовом его романе, имеющем теплоту и прелесть исторических записок»[319].

Интереснейшим и важнейшим обстоятельством является замечательно осмысленное М. И. Цветаевой отличие Пугачева в «Истории...» и в «Капитанской дочке». Можно не согласиться с увлеченным цветаевским «как Пугачевым «Капитанской дочки» нельзя не зачароваться, так от Пугачева «Пугачевского бунта» нельзя не отвратиться»[320]. И в «Истории...» немало доводов за Пугачева — хотя бы многочисленные доказательства храбрости самозванца (вспомним: «Он ехал впереди своего войска. “Берегись, государь, — сказал ему старый казак, — неравно из пушки убьют”. — “Старый ты человек, — ответил самозванец. — Разве пушки льются на царей?”»).

Однако главное Цветаевой схвачено глубоко и верно: Пушкин справедлив, и в повести еще больше доводов за Пугачева[321].

Одновременно с окончанием «Капитанской дочки» и после того Пушкин продолжает работать также над «Историей Пугачева». По просьбе, высказанной в «Замечаниях о бунте», он получает новые материалы — по удивительному историческому совпадению те восемь связок пугачевских дел, которые десятью годами ранее были представлены Сперанскому для оформления процесса над декабристами (Пушкину эта подробность, вероятно, была известна)[322]. При этом главные следственные материалы о Пугачеве и его сообщниках Пушкин все же не получил, возможно, из-за неупорядоченных архивов или оттого, что «архивные старцы» не открыли ему верных путей розыска[323].

Однако работу теперь замедлял не столько недостаток архивов, сколько неуспех первого издания «Истории Пугачевского бунта». Как известно, автор мужественно объявил в своем «Современнике» (1836 г.), что «“История Пугачевского бунта”, не имев в публике никакого успеха, вероятно, не будет иметь и нового издания» (П. IX. 379)[324]. «Ругают Пушкина за “Пугачева”», — записал в 1835 году М. П. Погодин[325].

Споры вокруг «Истории Пугачева», происходившие при жизни и после смерти ее создателя, имеют, как увидим, прямое отношение и к судьбе «Замечаний о бунте» — вплоть до появления их первых печатных публикаций.

Пушкинистов, конечно, занимал вопрос: почему книга Пушкина не имела успеха? Из воспоминаний и отзывов современников (проанализированных Н. Н. Петруниной) видно, что было как будто две причины, обусловившие холодное отношение публики к «Пугачеву». Обе представлены в упоминавшемся письме И. И. Дмитриева от 10 апреля 1835 г.:

«Сочинение Ваше подвергалось и здесь разным толкам, довольно смешным, но никогда дельным [...]. Дивились, как вы смели напоминать о том, что некогда велено было предать забвению [...]. Большая часть лживых романтиков желали бы, чтоб История ваша и в расположении и в слоге изуродована была всеми припасами смирдинской школы и чтобы была гораздо погрузнее» (П. XVI. 18).