Секретная династия

19. «Стр. 164. Падуров, как депутат, в силу привилегий, данных именным указом, не мог ни в каком случае быть казнен смертию. Не знаю, прибегнул ли он к защите сего закона; может быть, он его не знал; может быть, судьи о том не подумали; тем не менее казнь сего злодея противузаконна».

В черновике после слов «он не знал» было еще острее: «Может быть, сама государыня о том не подумала. Тем не менее казнь сего злодея противузаконна. Вот один из тысячи примеров, доказывавших необходимость адвокатов». Среди «тысячи примеров», безусловно, подразумевается один: никаких адвокатов не было у декабристов, да и суда в сущности, не было: вполне достаточными были сочтены их показания на следствии.

«Как! Разве нас судили?» — воскликнул Пущин, выслушав приговор.

«Тем не менее казнь сего злодея (сначала было «казнь его») противузаконна» — простая и ясная формула законности, о которой Пушкин не уставал вспоминать с юных лет:

И днесь учитесь, о цари...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Склонитесь первые главой
Под сень надежную закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой...

Пушкин не знал того, что известно современным историкам: вопрос о неприкосновенности Падурова обсуждался судьями, но — решили сего предмета «не касаться»! Россия обходилась без адвокатов и присяжных в течение веков, предшествующих пушкинскому рассуждению, и еще 30 лет после него... Впрочем, девятнадцатое замечание отмечено карандашом.

Среди черновиков, сохранившихся в бумагах Пушкина, отсутствуют «Общие замечания», как бы сводившие воедино все, что было сказано в книге о Пугачеве и девятнадцати замечаниях к отдельным ее местам.

Возможно, Пушкин, придававший такое значение своему разговору с Николаем I, внес «резюме» сразу в беловую рукопись. При этом, судя по разному цвету чернил в завершающей части белового автографа, можно предположить, что «Общие замечания» создавались в два этапа.

Сначала были написаны первые два абзаца:

«Весь черный народ был за Пугачева. Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства. Пугачев и его сообщники хотели сперва и дворян склонить на свою сторону, но выгоды их были слишком противоположны. (NB. Класс приказных и чиновников был еще малочислен и решительно принадлежал простому народу. То же можно сказать и о выслужившихся из солдат офицерах. Множество из сих последних были в шайках Пугачева. Шванвич один был из хороших дворян.)

Все немцы, находившиеся в средних чинах, сделали честно свое дело: Михельсон, Муфель, Меллин, Диц, Деморин, Дуве etc. Но все те, которые были в бригадирских и генеральских, действовали слабо, робко, без усердия: Рейнсдорп, Брант, Кар, Фрейман, Корф, Валленштерн, Билов, Декалонг etc. etc.»

По-видимому, на этом месте Пушкин первоначально хотел закончить свою работу, еще раз разделавшись с немцами «бригадирскими» и «генеральскими» (вероятно, намек на то, что они полезнее для Российского государства в «средних чинах»). Двойное «etc.» говорило об очень многих, действовавших «слабо, робко, без усердия», или о том, что вообще еще многое можно было бы высказать царю...

Возможно, в последний момент, когда «Замечания...», пролежавшие неподвижно более двух месяцев, отправились «наверх», появились два последних абзаца, отличающихся более светлыми чернилами: