Секретная династия

Кое-какие строки, напечатанные в «Полярной звезде», появлялись и двумя годами ранее в «Библиографических записках», но в основном Герцен и Огарев публиковали как раз те фрагменты, которые Е. И. Якушкин не смог провести в легальную печать. Впервые печатались пушкинские замечания о Петре III, Екатерине II, Павле, о «смышленых сообщниках» Пугачева; эпизод с генералом Каром подавался в «Полярной звезде» следующим образом: «Генерал Кар, так позорно кончивший свое поприще, был в одно время и зверь и трус по характеру; о последнем намекают слова Пушкина[340]: отличившийся в Польше твердым исполнением строгих предписаний начальства».

Между тем у Пушкина буквально такой фразы нет, но говорится о твердости и жестокости Кара, «что еще не предполагает храбрости». В черновике затем следовало: «[В Польше...] в Радоме он был стражем Радзивила» (П. IX. 475). Корреспонденты Герцена, как видно, «заострили» пушкинскую мысль в унисон современным событиям: 1861 год, борьба за освобождение крестьян и Польши...

«Общие замечания», начинаясь в «Полярной звезде» с громких строк — «весь черный народ был за Пугачева», резко, на полуслове, обрывались как раз в том месте, за которым шел текст, напечатанный в «Библиографических записках». «Разбирая меры...» — так кончалась публикация «Полярной звезды», а затем шло любопытное послесловие:

«История Пугачевского бунта была ценсирована самим государем, который читал ее весьма внимательно. В одном месте, после рассказа о взятии князем Голицыным крепости Татищевой и совершенном там поражении Пугачева, Пушкин рассказывает, что в пору весенней оттепели тела убитых под Татищевой плыли по Яику и были узнаваемы женами и матерями убитых; в то же время старая казачка, мать Степки Разина, беспрестанно останавливала костылем плывшие трупы и, не узнавая своего Степушки, снова отталкивала их от берега. Государь написал карандашом: “Лучше выпустить, ибо связи нет с делом”. Пушкин отнес рассказ в примечание, но скрыл имя казачки (см. примеч. к V гл.). В двух других местах государь поставил по вопросительному знаку перед двумя прилагательными: “так бедный колодник, за год тому бежавший из Казани, отпраздновал свое возвращение” [...]; “Суворов с любопытством расспрашивал славного мятежника о его военных действиях”... Бедный и славный переменены на темный и пленный. Стоит упомянуть, что одна из глав была вложена в лист бумаги, на котором были написаны слова: “Креницыны Петр и Александр”. Как бы досадуя на подобное небрежение при представлении рукописи, государь подчеркнул их и подписал: “Что такое?” Сам по себе Пушкин выпустил окончание письма Бибикова (февр. 1775 г.), которое свидетельствует о мрачном взгляде, с каким он смотрел на происходящее: “Ой да работка! Один всевышний да будет помощник! Однако работаю и работать буду до положения риз. Твори бог волю свою”»[341].

Как видно, автор этого текста хорошо знает рукописи «Истории Пугачева». Впервые на страницах печатного издания появились подробности о «ценсировании» Николаем I пушкинского сочинения. Публикуя в 1934 году полный свод царских поправок к «Истории Пугачева», Т. Г. Зенгер (Цявловская) писала: «Впервые появились в печати четыре замечания Николая I (почему только четыре?) в герценовской “Полярной звезде” на 1861 г. Эти замечания Николая I тогда же были перепечатаны Гербелем в Берлине, а в России они появились впервые в 1878 г. Затем сведения о редакции Николая I точно исчезли из оборота исследователей лет на семьдесят»[342].

Герцену были сообщены только четыре замечания царя, наверное, потому, что именно в них был известный политический заряд (правительственный террор, сочувственные Пугачеву «эпитеты» Пушкина...). Якушкин и Афанасьев, стремясь напечатать неизвестные пушкинские тексты, как мы видели, не придерживались слишком строгих научных рамок. Герцен и Огарев, понятно, тоже предпочитали материал, созвучный битвам 1861 года. В общем «Замечания о бунте», опубликованные тогда в легальной и Вольной русской печати, заняли свое место в сложной смеси современных и исторических, литературных, политических и других материалов, питавших умы в тот горячий период российской истории. Сложив строки из «Библиографических записок» и «Полярной звезды», читатель мог бы уже тогда составить единый текст «Замечаний о бунте», где, впрочем, были бы перемешаны беловые и черновые варианты. Более строгие, «спокойные» публикации появятся позже. Через девять лет в «Заре», известном консервативном журнале, связанном с именем Н. Н. Страхова, а также Ф. М. Достоевского, впервые печатается полный, довольно исправный текст «Замечаний о бунте» по списку И. П. Шульгина[343].

Любопытно, что через 22 года в «Русской старине» перепечатка текста того же документа по списку Полторацкого была разрешена с большими купюрами[344]: во время контрреформ Александра III пушкинские мысли о крестьянских восстаниях и необходимых переменах были «не по погоде».