Французская колонизация острова Мартиники в Карибском море началась еще в 17 веке, хотя в начальный период он несколько раз переходил в руки британских войск. После франко-германского перемирия Мартиника официально считалась частью вишистской зоны примерно до половины 1943 года, когда его руководство перешло на сторону голлистов.
По всей видимости, в правительстве Виши нашлись высокопоставленные чиновники, кому пришлась по душе идея Пейрутона. Сохранилось послание Министра по делам колоний губернатору Мартиники, извещающее об отъезде 59 евреев, в основном немецких, и направляющихся в США транзитом через остров. Послание подтверждало разрешение на транзит
Таким образом, к обычному маршруту через Лиссабон добавились еще рейсы напрямую из Марселя. И, как выразился Фрай, «из более-менее приличной благотворительной организации, оказывающей регулярную материальную помощь людям и спасающей их от голода, Центр превратился в подобие бюро путешествий». Одних посылали через Португалию (там образовалась длительная очередь), других – на Мартинику.
Вариан просил консульство ускорить оформления въездных виз, а Шаминад предпринимал усилия для получения выездных документов.
По свидетельству Бенедита, одновременно с секретными заданиями, Жан и Морис работали в офисе по 10 часов в день, принимая поток визитеров и оформляя документы. Поль Шмирер и Вейслиц бегали от банка к портовым властям и обратно, резервируя места для отъезжающих; остальные члены комитета снабжали их нужной информацией и сопровождали по различным организациям.
Немедленно черный рынок наводнили билеты по спекулятивной цене. Денежный фонд Центра таял, хотя поездка на корабле обходилась гораздо дешевле, чем путешествие через Лиссабон.
18 февраля первые 15 протеже Центра покинули Марсель, положив начало короткому по времени, но зато очень продуктивному по числу выехавших периоду.
Во вторник, 25 марта 1941 года, Фрай с сотрудниками провожали на пирсе группу бывших обитателей и посетителей виллы Эр Бель: Андре Бретона с семьей, Виктора Сержа с сыном, кубинского художника-экспрессиониста Вильфреда Лама, известного ученого-антрополога Клода Леви-Стросса (Леви-Страуса), писательницу Анну Зегерс и др. Но если большинство пассажиров сравнительно спокойно подготовилось к путешествию, то Виктор Серж до последней минуты в отчаянии ждал решения своей судьбы. И лишь за два часа до отплытия корабля власти Виши дали согласие на транзитную визу в Мексику.
А всего на корабле
Еще до отплытия, Виктор Серж, осмотрев эту посудину, сказал Данни Бенедиту: «Корабль напоминает банку сардин, в которую воткнули окурок».
На корабле имелись всего две каюты – женская для 3-х человек и мужская, для 4-х. Остальные пассажиры ютились на деревянных настилах, частично снабженных соломенными матрасами. Женщины располагались по боковым сторонам палубы. Две деревянные, непроветриваемые кабинки служили душем и туалетом. Душевая на три места работала только по утрам.
Неспроста Серж описал позднее корабль как «концентрационный лагерь в море».
Оставил свои заметки о путешествии и Бретон. Через несколько дней после отплытия голодные люди, узнав, что на борту имеются несколько быков для будущей продажи на острове, заставили капитана зарезать скот, лишив его тем самым предполагаемого дохода.
Предоставленные сами себе путешественники образовывали различные группы на основе национальной принадлежности или политической ориентации. И делалось это не только для общения и времяпровождения, но и для противостояния случаям грабежа и насилия.
Да и само прибытие (в конце апреля) не принесло существенного облегчения. Радостное ожидание сменилось разочарованием. На борт поднялись вооруженные таможенники, обращавшиеся с прибывшими как с преступниками, отбросами, от которых метрополия пожелала избавиться. Большинство подверглось унизительным допросам и на многих одновременно с документами пришло и досье от полиции. Один из пассажиров, Леви-Строс вспоминал: «Тех, кто не были французами, именовали «врагами». Французов же обвиняли в трусости и предательстве». Самому Леви-Стросу, по свидетельству Бретона, заявили: «Нет, вы – не француз, вы – еврей, а так называемые французские евреи для нас хуже, чем иностранные». Чешскому журналисту-фотографу бросили в лицо: «Замечательная профессия! С твоей
В этой провишистской колонии евреи и антифашисты стали виновными в разгроме Франции.