Секретная миссия в Марселе. Один год из жизни Вариана Фрая

Эльзасцы ведут себя как победители в побежденной стране и единственная их забота – вытолкнуть нас; в общем, ведут себя как воры и мерзавцы. И это в тот самый момент, когда мы переживаем самые серьезные трудности… По сути, последние месяцы [работы] в Центре полностью изнурили меня. Нам пришлось столкнуться с непониманием со стороны одних друзей и трусостью других, преследованиями и несчастьями.

<…> Но осталось нечто, мешающее мне все бросить, отступиться и заняться своими личными делами. Когда почти месяц тому назад у нас произошла крупная неприятность… мы предприняли все возможное в наших силах, чтобы, не запятнав нашу совесть, в который раз выйти из очередного затруднения.

Мы не хотим, чтобы кто-нибудь упрекал нас в желании оставить работу или пренебречь малейшим аспектом ее. Но для некоторых из нас, а для меня особенно, клянусь, стало бы настоящим облегчением письмо из префектуры, извещающее о закрытии Центра.

Когда я говорю «облегчение», я, разумеется, субъективен; объективно же говоря, не так уж и мало бедолаг пострадает. Но у меня все чаще возникает вопрос: «Когда наступит тот блаженный момент насильственного закрытия?» Потому что я часто спрашиваю себя: «Стоит ли действительно подвергать себя трудностям до такой степени и выдерживать то, что нам приходится переносить физически и морально?». Ты, Вариан, часто умел жить в двух ипостасях – Фрай-апостол и Фрай-турист (помню наши последние дни в Ницце!). Что до меня, то я сыт по горло – да еще как! – постоянно быть апостолом.

Неприятность, упоминаемая Бенедитом – новый налет полиции, произошедший незадолго до отправки письма. По дороге в офис утром 2-го июня 1942 Данни не обнаружил ничего подозрительного. Кафе по обе стороны улицы Гарибальди были пустынны, никаких праздношатающихся или подозрительных прохожих. Но, войдя в здание, Данни увидел Альфонсо в окружении двух полицейских и инспектора, копающегося в расходных книгах Центра. Инспектор ощупал Данни на предмет наличия оружия и, не найдя ничего, затребовал удостоверение личности. Но вначале ему самому пришлось предъявить разрешение на обыск – Данни ведь не был новичком в подобных делах. Разрешение представляло собой смятый лист, а не форменный бланк, да к тому ж неподписанный. В нем приказом префекта полиции вменялось в обязанность провести «обыск во всех помещениях, занятых отдельными гражданами или организациями, чья деятельность является подрывной». Возражать было бесполезно, да и полиция хозяйничала уже четыре часа в присутствии лишь сторожа.

Поль Шмирер не появился: то ли он сообразил, в чем дело, то ли его предупредили. Остальных сотрудников и клиентов обыскивали при их появлении и запирали в соседнюю комнату. У Данни конфисковали 70 тысяч франков и попросили приклеить номера ко всем печатным машинкам и папкам – они подлежали изъятию. Больших оснований для беспокойств у Данни не было – о местонахождении «горячего» материала и остальных денег знали только двое – он сам и Поль. И все же Данни пришел в страшное волнение, когда инспектор ткнул ему в лицо две «улики» со словами «Месье, это будет иметь для вас далеко идущие последствия». Листовки, написанные от руки, оставил в архиве один из сотрудников, Кокочинский, уехавший три месяца тому назад.

Всех сотрудников забрали в полицию, а на следующий день перевезли в тюрьму, где Данни в большой толпе арестованных распознал некоторых клиентов Центра, продавцов croquefruit и прочих.