– У ювелира, говорю же. Какой-то мужичок, из деревенских, принёс его оценить, а я как раз показывала твоё колечко. Ну и совпадение, представь себе! Он нашёл его в каком-то заброшенном доме, в полуразвалившемся старом буфете.
Тут им пришлось прерваться, потому что дети, переодевшиеся в изящные костюмчики для верховой езды, потребовали своей доли внимания и восторгов.
– Это что, часы? – сразу же заинтересовался Якопо, схватив медальон. – А они открываются, как у дяди Тана?
– Осторожней, не сломай! – всполошилась мать. Но тот уже нащупал своими тонкими пальчиками небольшой рычажок на боку медальона, нажал, и крышка откинулась в сторону, открывая выпуклое стекло и клочок выцветшей ткани с вышивкой.
– Ладанка? – предположила Ада.
– Похоже, нет, – покачала головой Лауретта. – Ювелир сказал, вышивка сделана волосом. Человеческим волосом.
– Человеческим волосом?! Фу, какая гадость! – воскликнула Ада-Мария.
– Давайте, детки, идите, инструктор зовёт, – в голосе матери послышались нетерпеливые нотки.
Когда дети ушли, Лауретта продолжила рассказ:
– Ювелир как раз выписывал мне квитанцию на ремонт кольца, когда в дверь позвонили. Вошедший, мужичок лет сорока, одетый как крестьянин или рабочий, с ходу выложил на стол туго набитый бумажный конверт, пожелтевший от времени, и достал из него завёрнутый в салфетку медальон. «Сколько это может стоить?» – прохрипел он, поспешив, впрочем, объяснить, как медальон ему достался: видно, боялся, как бы мы не приняли его за вора. Причём так хотел отвести от себя подозрения, что показал ювелиру удостоверение личности и оставил адрес. Похоже, он и в самом деле человек честный.
Медальон он нашёл в конверте, а конверт лежал в старом буфете на кухне деревенского дома, доставшегося ему месяц назад по наследству от умершего дяди.
«Да разве это дом? Настоящая развалюха, – презрительно бурчал он. – Крыша просела, стены осыпались, двери и окна выбиты. В деревне говорят, там уже лет сто никто не жил. Прямо скажем, чудесное наследство! Повсюду плесень, паутина, в подвале ящерицы, на чердаке летучие мыши, мебель сгнила, в подушках гнездятся крысы – чудо ещё, что они эти бумаги не сожрали. Только в кухне что-то осталось: пара горшков, немного утвари и запертый буфет. Но теперь-то дом мой, верно? Со всем, что в нем есть. В общем, нашёл я отвёртку да и вскрыл замок. Не то чтобы надеялся найти там сокровище, после стольких-то лет... Внутри было полно мусора: старое тряпье, оловянные подсвечники, глиняные тарелки и кружки, рассыпавшиеся корзины... И вот этот конверт, завёрнутый в мешковину. Там какие-то бумаги, вот, смотрите, старинные, мне не прочесть – должно быть, латынь. А среди бумаг ещё медальон. Я сразу понял: этот уж чего-нибудь да стоит, даже если не золотой».
Ювелир почистил медальон салфеткой, взглянул на него в лупу, повертел в руках и открыл. Крестьянин ждал.
«Оценил бы примерно в сто пятьдесят тысяч лир. Что собираетесь с ним делать, продавать?»
«Вообще-то я надеялся выручить побольше», – говорит этот тип.
Ювелир только руками развёл: «Если желаете, можете спросить где-нибудь ещё... – потом взглянул на меня и спросил: – А Вас это, случайно, не интересует? Насколько я помню, Вы коллекционируете подобные безделушки».
Я хотела уже возмущённо ответить, что он ошибается, но по взгляду поняла, что здесь что-то кроется, и решила поддержать игру. А взяв медальон в руки, сразу же узнала герб Ферреллов.
«Недурная вещица», – сказала я, стараясь не выдать своего интереса и одновременно размышляя, откуда на столь малоценном предмете взялся наш герб и как медальон потом оказался в крестьянском доме.
Короче говоря, мы немного поторговались, и я получила его за двести тысяч. Вместе со всеми бумагами.
Когда мужичок ушёл, ювелир сказал, чтобы я не мучилась совестью: он озвучил реальную рыночную стоимость медальона, без обмана, и больше за него никто бы не дал. Но если бы крестьянин понял, что тот представляет ценность именно для меня, то мог заломить цену повыше, спекулируя на моих чувствах.
Ювелир почистил медальон пастой, отполировал оленьей шкуркой, потом открыл, чтобы показать мне внутреннюю часть, и объяснил, что вышивка сделана не шёлком или золотыми и серебряными нитями, как это обычно бывает в ладанках, а волосом – ну, это ты уже знаешь. В середине XIX века такая техника была в моде, сама королева Виктория увлекалась, но корни её уходят глубоко в прошлое: так, сплетая свои волосы с волосами погибшего мужа, вдовы подчёркивали эмоциональную связь с ним. Вот и здесь, смотри, есть три переплетённых инициала: A, К и E.
– Была бы жива бабушка, она сразу сказала бы нам, кому из супругов Феррелл соответствуют эти инициалы, – заметила Ада. – Смотри, волосы разных цветов: одни очень тёмные, другие совсем светлые – скорее всего, какой-то блондинки. Интересно, кому они принадлежат?
– Может, об этом сказано в бумагах? – предположила Лауретта. – У меня пока не было времени даже взглянуть. Вероятно, их можно их расшифровать, даже если они на латыни. В крайнем случае попросим помощи у твоего друга Лео.