Сексуальность в глотке реальности. Онейрокритика Лакана

Итак, парадокс сновидения заключается в том, что бессознательное желание, которое якобы является чем-то глубоко скрытым, формулируется посредством работы по сокрытию некой скрытой мысли, работы по маскировке содержания превращением его в ребус. Именно в форму, всегда уже деформированную форму вписано желание. Желание принадлежит исключительно форме сновидения.

Вопрос о форме – это вопрос эстетический. Можно сказать, что одним из желаний Лакана, заново формулирующего смещение и сгущение как метонимию и метафору, было желание подчеркнуть эстетический характер работы сновидений, желание навсегда уйти от ложного следа, оставленного Фрейдом. Говоря о фрейдовской эстетике, Лакан дает в VII семинаре удивительный и убедительный ответ: «анализ всей экономики означающих в целом» [22:208]. Иначе говоря, эстетика – структура означающих в целом, точнее экономика либидо этой структуры, иначе говоря, та форма, которую принимает экономика этой структуры.

Впрочем, можно говорить не только о поверхности, но и о драматургической постановке. Онейроискажение производит сцену и производится сценой.

Дискурс других пишется на другой сцене

Искажение [Entstellung] предполагает постановку [Darstellung]. Сновидение сценично [Darstellbar], Сновидение – сценическое действие, поставленное на незримой сцене, на другой сцене. Другая сцена и становится одним из представлений Фрейда о бессознательном. Он говорит: сновидение – другая сцена. Лакан добавляет: сновидение – дискурс Другого. Не просто сцена, но сценарий. Не столько сцена, сколько события на ней¹⁰.

У постановки – своя драматургия. Машина письма трансформирует мышление в словах в мышление-восприятие-в-образах. Письмо становится более конкретным, иероглифическим. Представление – более реальным, галлюцинаторным. Фрейд осмысляет эту другую сцену как другую, поскольку события на ней происходят в пробеле между восприятием и сознанием. Инстанция, которая и записывается вместе как В.-Сзн., раскрывается, и там, где была соединительная черта, там обнаруживается разрыв устроения другой сцены, там конституируется дискурс Другого. Именно отделение восприятия от сознания, как пишет Лакан, приводит Фрейда к идее регрессии, объясняющей «изобразительный, то есть воображаемый характер того, что происходит в сновидении» [17:210]. Лакан помогает Фрейду, вводя регистр воображаемого: «Очевидно, что термин „воображаемый", будь у Фрейда тогда возможность им оперировать, помог бы немало противоречий снять. Но этот изобразительный характер рассматривается здесь как причастный восприятию, а визуальное выступает у Фрейда как эквивалент перцептивного» [17:210]. Воображаемое Лакана как регистр психического восполняет разрыв сознания-восприятия онейродискурсом других. И такая позиция не лишний раз подчеркивает диалектическую неразрывность воображаемого и символического. Детали сновидения – не просто образы, но именно элементы восприятия, собирающие онейроребус, то есть – лингвистическую конструкцию. Следуя фрейдовской логике, Лакан называет все детали ребуса – буквы, фрагменты слов, синтаксические знаки, цифры, образы одним словом – означающие. Они-то и пишут сценарий.

В онейро сценарии можно отметить одну принципиальную особенность. Самуэль Вебер называет фрейдовскую идею языка сновидений «структуралистской avant la lettre», поскольку значение обретается исходя не из репрезентативного, тематического, „изобразительного“ содержания, а из отношений между знаками» [5:63]. Дальнейшее изучение Фрейдом книг по древнеегипетской филологии лишь еще больше убедит его в той мысли, что деталь сновидения сама по себе ровным счетом ничего не значит. Значение возникает исключительно в отношениях.

Более того, будто следуя де Соссюру, Фрейд отмечает как синхроническое, так и диахроническое измерения языка сновидений, или точнее онейрописьма. Вебер указывает на диахронию в двух отношениях: «во-первых, сновидение воспроизводит предсуществующие конфликты желаний, транскрибируя их в очевидно статическую синхронию своего Bilderschrift, а во-вторых, этот сценарий появляется лишь пост фактум, как бы в нарративном дискурсе сновидца, вспоминающего и пересказывающего сон» [5:64]. По этой причине читать сновидение следует «не в терминах позиции, пропозиции [Setzung], а в терминах конфликтного разложения и перекомпозиции [Auseinandersetzung]» [5:66]^п, в терминах, можно сказать, деконструкции. Другая сцена [andere Szene\ – не столько сцена репрезентации, сколько депрезентации. Так, с другой стороны, со стороны разногласия [Auseinandersetzung] обнаруживается конституирующее искажение онейрописьменности.

Искажение: забвение и цензура