В этом мертвящем неведении, конфликтуя со своим эго, Алекс пробыл сутки, пока не вник: профессионализм бьет любой опыт и дарование. И сколько бы он свой мозг не истязал, ту область знаний ему не постичь и ключей к ней не подобрать. За ней – поколения сподвижников, их талант, открытия и разочарования.
Тайный замысел ЦРУ не проявился, даже когда спустя двое суток его погрузили в автозак вместе с Бригиттой, Вольфгангом и Герхардом, тогда как на предыдущем заседании подельников не было, как будто их кейс выделен в отдельное судопроизводство. Алекс даже не знал, куда он сейчас путь держит – никто из охраны на английском не говорил, оттого его расспросы картину не прояснили. Помог Вольфганг, шепнувший: «Заседание по апелляции на арест». В тот момент что-то кольнуло, приплода разгадки, однако, не подарив.
Волной осмысления его накрыло только, когда прозвучало постановление «Подозреваемых освободить под подписку о невыезде», понятое им по аплодисментам компаньонов по несчастью. Но Алекс не только не возрадовался, не мог выцедить и слова, ошеломленный изворотливостью североатлантического дивизиона конспираторов – вернуть провалившийся проект на круги своя. Более того, сообщившего проекту СВР дополнительный запас прочности – подельников-то он не сдал, о чем им, судя по атмосфере в автозаке, было известно. Стало быть, с их колокольни выдержал тест на лояльность, выбрав гонимую, чреватую суровым приговором сторону.
Спустя час он, оглушенный событием, дожидался следователя для документирования подписки о невыезде и мало-помалу встраивался в новый формат.
Картина аховая. В кармане ни цента. Паспорт, права, кредитки, наличные (3000 евро) – в каком-то отстойнике СВР, коль обыск их в особняке не обнаружил. Как истребовать? Через бюро находок, российское посольство, «Аэрофлот»? Но куда актуальнее другое:
Теперь подельники, ошивавшиеся где-то рядом. Где гарантия, что его оценка – подковерная реанимации проекта – верна? Об этом цэрэушник прямо не говорил, изъясняясь аллюзиями, которые, казалось, отдавали то ли провокацией, то ли прожектерством. Следовательно, их освобождение, не изощренная ли подстава, чтобы добыть недостающий компромат? И неизвестно, кого под кого подкладывают – русских шпионов под Куршина или наоборот? Так что самое разумное – дистанцироваться от шпионов, насколько это возможно. Словом, полный, сюжетно законченный капец…
– Господин Куршин, пожалуйста, проходите, – пригласил функционер секретариата суда.
Алекс заковылял вслед за пригласившим, за три дня непрерывной лежки подрастеряв навыки ходить. Между тем в секретариат они не зашли, продолжив движение по коридору, ведшему, казалось, к техническим помещениям. Забравшись почти в торец, клерк постучал в металлическую дверь и приоткрыл ее, внутрь не заглядывая. Указав Алексу адрес, убыл без комментариев.
Компьютерная, а может, комната связи. Вместо персонала знакомый дуэт – безымянный цэрэушник и штатный дознаватель, имя которого улетучилось за ненадобностью или зажевано шоком ареста.
Обязательство явиться по первому требованию, составленное на двух языках; в графе «адрес для оповещения» – прочерк, но в подразделе «телефон» – номер израильского мобильного, уже проставленный (ба, забыл, у русских еще мой сотовый!) и, наконец, к нашим баранам.
– Встроился в новый расклад, Алекс? – жестко спросил цэрэушник.
– Если это не подстава, дабы меня или подельников развести, хватая за руку, то мысль, в общем, понятна – Drang nach Moskau.
Энди чуть нахмурился, выдавая, что не только немецкого, но и истории второй мировой войны он не знает. При этом по звуковому сходству Moskau с английским аналогом понял: клиент на нужной волне. Немец же улыбнулся, по большей мере, глазами.
– Для устранения двусмысленности вопрос: ты с нами, которые вытащили тебя из дерьма, или ты с ними, пока то самое говно (произнесено по-русски), вокруг тебя плодящими?
– Я за самого себя. Странно, что ты до сих пор это не понял… – почесав затылок, объявил Алекс. – Но моя позиция с недавних, скажем так, берлинских пор претерпела апдейт – не могу не учитывать интересы сильных мира сего. Не столько оттого, что, еще раз убедился, государство ныне – все, а человек – пустое место, сколько ЦРУ и правда, единственная закладная, чуть притормаживающая – не более! – мое бесследное исчезновение в клоаке, именуемой Россией.
– Так ты решился? Если да, то хочу знать, почему. Твое, как всегда, витиеватое объяснение меня не убедило! – а-ля женщина требовал предметности заверений Энди.
– Ты это о чем? Клятвы верности захотел? – вникал в логику вербовщика Алекс. – Или тебя смущает прорва рисков, на которые я иду? Отвечу: ваши уши за ширмой, как ты гарантии ЦРУ именуешь, не более, чем фиговый листок, прикрывающий волоски на копчике, саму задницу не защищая. Закавыка, правда, не в этом…
– В чем тогда?