Секундант одиннадцатого

– Ты не понимаешь, что просишь, добиваешься чего. В отличие от гениального замысла – освободить шпионскую ячейку, вернувшего проекту жизнь, фокус будущего у тебя барахлит. Точнее, его никогда не было, что неудивительно, нет здесь твоей вины. Слишком мудрена комбинация…

– Уж просвети, пророк ты мой, коль гении пасуют!

– С радостью, только не убежден… – Алекс взглянул на немца, давая понять, что, возможно, тот здесь лишний.

– Продолжай, Алекс. Таковы условия нашей сделки с федеральный правительством – полный контроль и прозрачность, их можно понять. Идя нам на встречу, они и так сделали почти невозможное: освободили государственных преступников, – разъяснил после некоторых колебаний Энди.

– Не знаю… – сомневался повторно за неделю расконвоированный. – Двое посвященных – уже не секрет, а информационный повод. Если таковые еще и под разными флагами, то, как минимум, межгосударственная склока. Для меня же любая утечка смерти подобна…

– Сфинксы не говорят, – не в бровь, а в глаз сострил цэрэушник, после чего троица дружно рассмеялась. Немец, правда, скорее устремленным в Энди пальцем – понравилось, мол.

– В общем, так, – причащал к своему пониманию расклада Алекс, – мое внедрение в подразумеваемую структуру вашего сопровождения иметь не может. Малейшее подозрение о двурушничестве – и меня в ванной с серной кислотой растворят. Живьем и в наручниках. Иными словами, о канале связи и постоянном контакте со мной забыть. Однако таковой, я убежден, не нужен. Моя функция, замышленная кукловодом, и есть канал связи. Да, в отдаленной перспективе, да, он пока гипотетический и в известной степени – плод умозрительных построений. Тем не менее, эта гипотеза – единственное, что упорядочивает событие, придавая русской комбинации вокруг меня смысл.

– Подожди, Алекс, у тебя что, прилив вдохновения, сюжет прорезался? – вторгся в поток умозаключений подопечного Энди. – Ты, вообще, о чем? Две тысячи двадцать четвертый год – аттракция для одних футурологов, моей конторе интересна только текучка – чем живет и дышит Кремль сегодня. Из чего, разумеется, вытекает и завтрашний день.

– Я думал, ты умнее, раз такую суперкомбинацию придумал, – сокрушался Алекс. – Такое впечатление, не только меня – самого себя не слушаешь. Ведь ты был прав, назвав мой статус в Москве домашним арестом, о чем я, кстати, и не задумывался. На самом деле, как иначе меня могут там содержать? Миссия-то моя секретна, в первую очередь для тамошнего контекста. Тогда, кто позволит посвященному в сакральную тайну свободно перемещаться? Следовательно, я буду физически недостижим. Причем вдвойне, отталкиваясь от общеизвестного: место действия – помешанная на шпиономании, авторитарная Россия, где, к слову, ваши возможности не многим больше, чем в СССР, медвежьей берлоге света относительно недавних дней. Таким образом, все, что сей момент ты можешь предложить, это канал для односторонней связи, который я задействую, наступи день Икс. Подчеркиваю, не для закачки шпионских реляций, а единственного – извещения о готовности вступить в закулисные переговоры о будущем известного тебе пенсионера. Через год, два, три, четыре, если когда-либо… И если, оглядываясь на мой возраст, я доживу…

Энди не подал виду, что виртуозно выстроенная им схема не то чтобы летит в трубу, а перемещается в далекую от актуальной прагматики перспективу. И незаметно перевел разговор в иное, куда более злободневное русло: как Алексу восстановиться в проекте, как минимум, для того, чтобы вернуть паспорт, личные аксессуары и деньги. Сам Алекс представления об этом не имел, что неудивительно. Его призвание – интеллектуальные экзерсисы по моделированию будущего – с укладом сирой действительности не стыковалось.

По некотором размышлении Энди заключил, что независимо, списало ли СВР Алекса в утиль или в активный резерв, их первостатейный интерес – вернуть ему походный комплект, без которого в чужой стране и дня не прожить. Только так в столь деликатном предприятии снималось напряжение, позволяя, по меньшей мере, его свернуть, не оставляя за собой хвостов. При этом никто из кураторов не представлял, как вывести Алекса на СВР или наоборот, ограждая его от подозрений в двойной игре. Ведь ни родственников, ни друзей, где бы его можно было искать, у него в Берлине не было.

Тут свой вклад в воскрешение проекта внес следователь, предложивший Алексу устроить подобие сидячей забастовки у входа. Разъяснил: поскольку у подельников освобождение под подписку о невыезде еще не оформлено, то по выходе из здания, они обречены с ним столкнуться.

Разумеется, такая встреча не служила гарантией, что связь с СВР восстановится. Хотя бы потому, что спрогнозировать нынешнюю позицию Москвы в кейсе Алекса не представлялось возможным. Но то был шанс и чего-либо равного ему не проявилось.

Глава 10

Берлин, спустя три часа

Марина металась в условном треугольнике – жесткой выучки, целесообразности и чумного влечения.