Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет

Но под очертаниями современных сюжетов, ниже культуры, скрываются основы, заложенные миллионы лет назад. Джозеф Кэмпбелл, исследователь мифологии, в последние пятьдесят лет оказавший, вероятно, наибольшее влияние на популярных западных авторов, описывает заключительное испытание героя как «самопожертвование ради высшего блага… Когда мы перестаем думать только о себе и собственной безопасности, наше сознание претерпевает поистине героическую трансформацию». Тем временем журналист Кристофер Букер пишет, что «„темные силы“ в историях олицетворяют силу эго, которая ярче всего выражена в архетипе „монстра“… Это неполноценное существо обладает огромной силой и озабочено преследованием только собственных корыстных интересов за счет любых окружающих его людей». Конечно же, Кэмпбелл и Букер имеют в виду такие качества, как альтруизм и эгоизм: две оси людской морали, зародившиеся еще до того, как мы стали людьми. По всей видимости, корни наших историй уходят невообразимо глубоко.

И действительно, Букер также выделяет такой часто встречающийся нарративный архетип, когда рядовые персонажи («низы») сговариваются с целью свергнуть прогнившие господствующие силы – «верха». «Дело в том, что беспорядок в высших кругах нельзя исправить без какого-то значимого усилия снизу, – пишет он. – Циклы обновления жизни идут снизу вверх». Читая эти строки, я не мог не вспомнить о шимпанзе, которые занимают подчиненное положение в общине, а затем сговариваются, чтобы пробиться наверх, к месту «над чертой». Однако в современных историях можно различить не только знакомую нам схему изменчивой иерархии в отношениях людей или шимпанзе, но и модель литературного героя, присущий той или иной истории образец совершенного «я». «Истории рисуют идеальную картину человеческой натуры, – пишет Букер. – Мы каждый раз видим одно и то же уравнение: чтобы достичь счастливого финала, герой и героиня должны олицетворять собой объединение четырех добродетелей: силы, порядка, чувственности и понимания». Совершенное «я», представленное в наших историях в виде «героя», пугающе напоминает альфа-самца шимпанзе, который, добравшись до вершины, всем своим видом показывает, какой он сильный, но в то же время проявляет милосердие и готов позаботиться о слабом.

Если же, как это представляется, глубинные корни истории лежат в нашем племенном прошлом, то какой вклад внесло наследие Древней Греции в те сюжеты, которые мы рассказываем и которыми живем? Безусловно, невозможно нащупать какую-то четкую границу между ними. Но я не мог не уловить дух Аристотеля в работе влиятельного психолога Тимоти Д. Уилсона о нарративных личностях, которые примеряют на себя психически здоровые люди. Эти счастливые сюжеты включают в себя «сильного главного персонажа, мужчину или женщину, берущего на себя инициативу и стремящегося к желаемой цели». Цель эта должна быть добровольно выбрана, и мы должны иметь контроль над процессом ее достижения. «Очень важно, – добавляет он, – преследовать такие цели, которые дают нам чувство самостоятельности, эффективности и превосходства». Для меня все это звучит подозрительно по-гречески.

Но так ли это? Одна из проблем, возникающих при рассуждениях о влиянии культуры, – ее незаметность для носителя. Когда мы слышим, как кто-то другой описывает нам нашу культуру, мы с легкостью можем подумать: «Но это не „культура“ и не какой-то там „индивидуализм“, а просто самый естественный образ жизни человека». Естественно видеть мир в виде отдельных частей. Естественно стремиться бороться с властью. Естественно любить соперничать. Естественно желать свободы. Естественно поклоняться знаменитостям и естественно стремиться стать таким же знаменитыми. Подобно тому, как Аристотель считал, что все в мире тянется к совершенству, любая человеческая цивилизация, казалось бы, вынуждена стремиться к этим идеалам. Но это не так. И мы можем легко в этом убедиться, поскольку в то время, как западное «я» формировалось в Древней Греции, на востоке от нее, далеко за горизонтом, создавался совсем иной тип человека.

* * *