Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет

Перерождение Васко, которое наблюдали его коллеги в здании Капитолия в Сакраменто, едва ли могло быть более кардинальным. Из набожного католика, считавшего, что мессы не следовало переводить с латыни, он превратился в непринужденного вольнодумного атеиста. Он отпустил свои кудрявые волосы, стал носить – даже в сенате – гавайские рубашки, расстегнутые на волосатой груди, на которой красовалась золотая цепь. Он разъезжал по городу на желтом кабриолете «Понтиак», крышу которого не поднимал даже в дождь. Один репортер описывал его как «нечто среднее между рок-звездой и наркодилером». Он превратился в апологета Движения за развитие человеческого потенциала, разглагольствовал о врожденной доброте людей и раздавал своим политическим коллегам длинные списки литературы. Ему даже удалось убедить группу влиятельных политиков, включая спикера палаты представителей Вилли Брауна (который славился своей зажатостью и даже не позволял людям дотрагиваться до своей одежды), приехать в Эсален, чтобы поучаствовать в групповых встречах и погреться в горячих источниках с нагими и свободными. Его несчастное, съежившееся, пропитанное ненавистью к себе католическое эго наконец растворилось, и на его месте воссияла огромная буква «я».

Васко обрел самоуважение, а вместе с ним – кое-что еще. Движение за развитие человеческого потенциала позволило ему дать волю своему истинному «я», которое, как он быстро обнаружил, было свирепым. Коллеги жаловались, что он относится к ним с нескрываемым презрением. Он разражался тирадами, закатывал глаза и взрывался вспышками дикого гнева. «Однажды я видел Джона таким взбешенным, что, казалось, у него сейчас пена пойдет изо рта, – вспоминает один его коллега-республиканец. – Если хоть что-то не в порядке, он прямо раскаляется добела от ярости». Другой сетовал на то, что «для него любой вопрос – словно вопрос жизни и смерти. Съязвите хоть раз, и он набросится на вас с нравоучительной тирадой. С Джоном совершенно нельзя шутить. В комитетах он вечно нарочито глубоко вздыхает. Если другие члены голосуют не так, как он, он склонен считать, что это из-за лицемерия или алчности». Особенно сильно он злился, когда его оскорбляли или насмехались над его идеями. В конце концов он начал срываться так часто, что его коллегам поручали стоять рядом с ним во время заседаний, держать его за руку и успокаивать.

Доставалось не только его противникам. Газета Los Angeles Times отмечала, что «его подчиненные чаще дурно отзываются о своем начальнике, чем это бывает в кабинетах других политиков». Одна его секретарша написала ему длинное письмо, в котором умоляла его добрее относиться к людям и выражала несогласие с его эсаленской позицией, что он не виноват, если другие обижаются: «Вам легко не брать на себя ответственность за реакции окружающих, их чувства и прочее в той или иной ситуации, но это лишь потому, что не слушать и не обращать внимание проще всего. Все мы люди, Джон. У всех нас есть чувства», – писала она.

В 1970-е он стал подвержен не только приступам гнева, но и депрессиям, которые могли длиться от нескольких дней до нескольких недель. Он погружался в апокалиптический пессимизм, когда размышлял о будущем своей страны. «Наша культура умирает, если еще не умерла, – писал он. – Свидетельством тому – разрастание всевозможных видов социального зла, таких как наркомания, разводы, преступность, безработица, налоги, инфляция, одиночество, предрассудки, насилие над природой, безразличие, война, апатия, крах институтов, освободительные движения, финансовое банкротство на всех уровнях правительства, а также многих неправительственных учреждений (что свидетельствует и об их нравственном/гуманистическом банкротстве), чувства отчужденности и неуверенности у самых разных людей и у самых разных институтов». Проблема, по его разумению, сводилась к тому, что американский народ оставался пленником старого христианского заблуждения о том, что люди по сути своей порочны. «Все это нельзя объяснить иначе, как нашим неверным представлением о самих себе как человеческих существах. Сейчас уже очевидно, что традиционный, греховный, дуалистический, отрицающий эго взгляд на людей является корнем всех наших бед».