Сельский врач

— Филипп Маркович, разрешите доложить, прошлой ночью у Донцова на операционном столе умер больной. — Вот видите, Филипп Маркович, у меня за все время не было ни одного смертельного случая. Я думаю передать это дело в прокуратуру. Пусть займутся следствием, — торопливо говорил он в трубку.

— Подождите вы с прокурором, — послышался сердитый голос в трубке.

— А как же, Филипп Маркович. Этот случай…

— Мне кажется, вы радуетесь этому случаю, — опять послышался сердитый голос Моргуна.

Борис Михайлович чуть было не выронил из рук трубку.

— Алло! Алло! Филипп Маркович! — с надрывом кричал он, но из Заречного ему не отвечали.

3

Грушко был в Заречном на трехдневном семинаре секретарей первичных парторганизаций. Перед самым отъездом в Федоровку его пригласил к себе секретарь райкома и, протянув распечатанный обкомовский пакет, грустно сказал:

— Вот познакомься, Тихон Иванович.

Это были копии жалоб и а врача Донцова. Многие строки подчеркнуты красным карандашом, на полях стояли восклицательные и вопросительные знаки. Видно, сам Шульга уже познакомился с присланными материалами.

Грушко читал длинные, полные уничтожающего осуждения, письма. В одних говорилось о грубости врача Донцова — грубит и персоналу и больным; в других сообщалось о вымогательстве — врач Донцов требует взятки с пациентов за лечение; в третьих указывалось — врач Донцов пристрастен к спиртному и в своем рабочем столе хранит алкогольные напитки, незаконно выписывает спирт из аптеки; в четвертых писалось, что врач Донцов наплевательски относится к своим обязанностям, опаздывает на работу, а то и вовсе не является. И все это подтверждалось фактами, указывались дни, месяцы, даже часы. Казалось, что кто-то специально следил за каждым шагом врача Донцова. Грушко врезались в память строки: «Может ли такой окончательно разложившийся тип лечить славных тружеников колхозного села?..» — «Не пора ли убрать Донцова из федоровской больницы?» — «Донцов позорит высокое звание советского врача…» — «К Донцову страшно идти на операцию, потому что он может зарезать, находясь под градусом…» И много, много подобных строк.

У Грушко мурашки ползли по коже. Он чувствовал себя так, будто вся эта мерзкая грязь выплеснута на его голову, будто все о нем писано.

— Ну, что ты скажешь? — угрюмо спросил секретарь райкома.

— Обвинения серьезные.

— Да, если даже половина, третья часть подтвердится, Донцова нужно исключить из партии и требовать снятия с работы.

— Я, Аркадий Александрович, смотрю так: анонимные письма — это не документы.

— Но есть письма колхозника Бродского, медицинской сестры Сухановой, продавщицы вашего магазина Куроедовой, колхозницы Кудряшевой. К ним ты как относишься? Не могли же эти разные люди сговориться и клеветать на врача Донцова? Обком требует расследования и принятия решительных мер. Что ответим обкому? — спрашивал секретарь райкома. — Недавно здесь, в этом кабинете, был у меня Донцов, и он показался мне человеком смелым, я даже, откровенно говоря, погордился немножко, что есть у нас такие врачи, а вон что получается. Плохо мы знаем людей. Работает человек, лечит, и ладно, а чем живет, что у него на душе — до этого не доходим.

На улице Грушко встретил Орловскую. Та была в полушубке, валенках, в пуховом платке.

— Не в Антарктику ли собрались, Галина Николаевна?

— К вам еду, в Федоровку.

— Совсем хорошо. Возьмите в попутчики.

В санях Орловская сказала:

— Беда случилась у вас в больнице. У Донцова скончался больной на операционном столе.

— Кто такой?

— Фамилии не сказали. Иду выяснять причину смерти и производить самую неприятную для врача операцию — вскрытие трупа.

— Да, операция печальная, — подтвердил Грушко.

К вечеру они уже были в кабинете Лапина. Борис Михайлович встретил гостей настороженно и, здороваясь за руки, с притворным вздохом говорил Орловской.

— Эх, Галина Николаевна, постигло нас горе великое — первый смертельный случай в больнице… Вам Донцова? Сейчас приглашу его сюда.

— Зачем же, — возразила она. — Я сама пройду к нему в ординаторскую.

— Пожалуйста, пожалуйста, — согласился Борис Михайлович. Он помог ей снять полушубок, предложил свой халат и провел гостью до двери.

Когда Орловская вышла, Грушко стал расспрашивать главврача, что произошло в больнице.

— Вскрытие, дорогой Тихон Иванович, покажет. В этом нужно разобраться…

«Да, разбираться теперь придется во многом», — огорченно подумал Грушко. Когда он сообщил, что в райком пришел из области пакет с жалобами на врача Донцова, сердце Бориса Михайловича радостно запело в груди, и если бы Грушко не был занят своими мыслями, а обратил внимание на собеседника и заглянул ему в глаза, он, конечно, увидел бы, как прыгают в них веселые чертики.

— Какие жалобы? — с притворным недоумением спросил Борис Михайлович.

— Письма кое от кого из ваших сотрудников, ну и прочих лиц.

— От моих сотрудников? Фамилии, вы мне фамилии назовите, я им покажу, как жаловаться и кляузничать на врача! — с возмущением воскликнул он.

— Скажите, Донцов действительно не являлся на работу, опаздывал, бывал в операционной в нетрезвом виде.