Сельский врач

На реке действительно снег лежал еще уверенно, а под ним да под голубым льдом, как в бочке брага, силы набирались вешние воды. Скоро, скоро напористо забурлят они, взламывая хрупкий лед, вырвутся на простор из холодного плена.

И все-таки даже здесь, на реке, снег уже был не тот, что в морозные зимние дни: лыжи скользили с трудом.

— Ну что, Иринка, тяжеловато?

— Ничего, — откликнулась девушка, отталкиваясь палками.

— Знаешь, как говорят украинцы: «Не трать, куме, силы».

Иринка не сдавалась.

— Взойду сейчас на самый крутой берег и увидите…

— Иринка, оставь глупости, упадешь, — предупредил Василий.

— Упаду? Да что же я, с гор не спускалась.

— То было зимой, а теперь.

— И теперь спущусь!

Она елочкой ловко взобралась на крутой берег, помахала с горделивой улыбкой доктору и оттолкнулась палками. Иринка была искусной лыжницей. По-мальчишески смелая, она с детства привыкла не бояться крутых спусков, но сейчас, не удержав равновесия, с разбегу уткнулась лицом в рыхлый мокрый снег.

Василий заливисто расхохотался, но тут же подавил смех: девушка не вставала. Сбросив лыжи, он побежал к ней.

— Иринка, что случилось? — с тревогой спросил доктор. Он подхватил ее под мышки и помог встать на ноги.

Опираясь на его плечо, она стояла, чувствуя рядом, совсем рядом Василия Сергеевича. И теплота его рук, и голубизна глаз, и тревога на его лице, и даже ямочка на подбородке волновали девичье сердце.

— Иринка, ушиблась? — беспокоясь спросил он.

Она вырвалась из его объятий и радостно захохотала. В каплях растаявшего снега на лице золотыми искорками дробилось горячее солнце.

— Ага, испугались, испугались! — шаловливо восклицала она, и ей было хорошо и весело от того, что доктор не на шутку всполошился.

— Шалунья ты, — улыбнулся Василий.

У моста они встретили Грушко и Тобольцева. Те в санях на добром рысаке, видимо, объезжали еще заснеженные колхозные поля.

— Садитесь, лыжники, подвезем, — пригласил Грушко.

— Ой, что вы, Тихон Иванович, только сядем и вдруг — слезай, приехали, — засмеялась Иринка.

— Можно прокатить с ветерком из конца в конец по селу, только брызги полетят.

— Правда?

— Правда. Садись. Вот тебе вожжи, поезжай на конюшню, а лыжи мы заберем.

Иринка вскочила на санки, улыбнулась Василию и хлестнула рысака.

— Бой девка, в отца, — поощрительно сказал Грушко.

Утопая в месиве талого снега, втроем они шли по зимней дороге.

— Василий Сергеевич, положили бы вы директора МТС на недельку в больницу, что ли, а то совсем похудел человек от скупости. Все боится продешевить и торгуется, как заправская базарная тетка, — шутливо говорил Тобольцев. — Прихрамывает он опять, наверно, радикулит разыгрался.

— С радикулитом разберусь, а вот в ваших делах никак не могу разобраться. Какую, например, выгоду получит колхоз от приобретения техники? — спрашивал Василий.

— Прямую и даже в этом году! — горячо начал Тобольцев и, загибая сильные пальцы, доказывал доктору все выгоды от реорганизации МТС. На прощание он сказал:

— Заходите к нам вечерком, я вам с карандашом в руках докажу все выгоды. Чайку попьем, — пригласил Тобольцев.

— Спасибо. Непременно зайду, — с радостью пообещал Василий.

2

Однажды Лапин сунул Василию в руки трубку и со злостью сказал:

— Твой высокий покровитель звонит.

Василий обрадовался: неужели профессор Казанский? На днях он получил от него письмо. Профессор возмущался приказом Шубина, лапинским шельмованием и в конце поздравлял Василия с победой. «К сожалению, хирургу порой приходится вести бои не только у операционного стола, есть и другие поля битв. И здесь и там добивайтесь победы», — советовал учитель.

Звонил Моргун. В трубке слышался его радостный голос:

— Василий Сергеевич, здравствуйте, есть новость: Лапин отстранен от работы. Через недельку-другую приедет к вам новый главврач. Ясно? Принимайте пока больницу, да смотрите, чтобы Лапин, часом, не надул вас, это он может. Да, еще новость: вашей больнице выделена санитарная машина. Довольны? Я бы сейчас приехал на ней, но сами видите, развезло дороги. По чернотропью обязательно примчусь.

Борис Михайлович выбрасывал из стола какие-то скомканные бумаги. Он был подавлен сообщением Моргуна и зло посматривал на доктора Донцова, уверенный в том, что тот без памяти рад его, Лапина, изгнанию.

— Вот видишь, дружище, как может получиться в жизни. Учились вместе, работали вместе, а теперь расстаемся врагами, — тихо сказал Борис Михайлович.

— Зачем ты говоришь так, — быстро возразил Василий. — Мы не враги. Если хочешь, мы вместе попросим, чтобы тебя оставили в больнице… Забудем все, что было. Помнить зло — самое скверное дело.

— Работать здесь? После строгача? Нет, благодарю покорно, у меня еще не потеряно чувство собственного достоинства, — вяло говорил Борис Михайлович, и Василию показалось, будто во рту у бывшего главврача потух золотой зуб…