Сельский врач

Выступили завфермой и колхозный бухгалтер, которые тоже говорили о том, что партийное собрание должно воздержаться от приема врача Донцова в партию, и Моргун понял: дела у доктора плохи.

— Можно мне, товарищи, — попросил Филька Шпагин. — Я прошу извинения, состою в другой партийной организации. Тихон меня привел сюда по старой комсомольской дружбе.

— И чего ты нам доказываешь, говори.

— Я вашего доктора совсем не знаю, впервые увидел сегодня, увидел и поклонился ему. Да, товарищи, по-русски поклонился и сейчас готов поклониться. Спасибо тебе, Василий Сергеевич, голова у тебя светлая, рука у тебя мастеровая, а душа у тебя партийная. За сына спасибо, за старика-отца спасибо. Вот и все.

Это короткое выступление было до того неожиданным, что в антоновском кабинете воцарилась тишина. Каждый будто обдумывал слова Шпагина.

«Какой молодец, какой молодец», — растроганно думала Татьяна и вдруг услышала голос Антонова.

— Разрешите и мне сказать пару слов.

«Давайте, давайте, Дмитрий Дмитриевич», — оживился доктор Лапин, окидывая сельского председателя взглядом, полным надежды и уверенности.

А Татьяна испуганно смотрела на Антонова.

«Дмитрий, Дмитрий, неужели ты пришел с камнем за пазухой? Неужели ты воспользуешься своим правом оратора и выплеснешь здесь неприязнь к Донцову?..».

Татьяна боялась этого. Антонов, конечно, был бы несказанно рад, если бы доктор навсегда покинул Федоровку.

«Но ты не знаешь, Дмитрий, что я теперь на все готова… Если уедет Василий, разве смогу я остаться здесь? — говорил ее взгляд. — Мы — коммунисты, да разве нам позволено изливать свою неприязнь, сводить личные счеты, как это неуклюже сделали главврач и кладовщик», — возмущалась Татьяна, и ей хотелось подбежать к Василию, протянуть руку.

Татьяна боялась взглянуть на Василия. Она не хотела видеть его сгорбившимся, подавленным и растерянным. А когда краешком глаза все-таки взглянула, удивилась: чуть откинув голову назад, он сидел прямой и гордый. И плотно сжатые губы, и чуть сдвинутые брови, и строгий взгляд говорили о мужественной решительности.

«Вот ты какой, вот ты какой! — задыхаясь от радости, в мыслях повторяла Татьяна. — Верю, таким ты подходишь к своему операционному столу, таким ты пройдешь по жизни…».

— Меня, товарищи, очень удивило выступление товарища Лапина, — продолжал Антонов. — Вместо того чтобы поддержать Василия Сергеевича, горой встать на защиту подчиненного, главврач Лапин, видите ли, начал объяснять нам, чем мотивирован приказ облздрава. Мы люди вполне дисциплинированные и приказы не хаем. Понятно, что начальству порой сверху видней. Но чьими глазами смотрит это начальство? Вот вопрос. Коммунист Лапин призывает всех нас в действиях своих руководствоваться партийной совестью и партийным долгом. Хороший призыв. Но позволительно спросить, почему сам товарищ Лапин не прислушивается к этим своим хорошим призывам? Товарищ Лапин ворошит прах покойного Клыкова и выставляет его свидетелем, чтобы доказать — вот какой нехороший хирург Донцов. Мы в хирургии разбираемся мало. Вы, товарищ Лапин, обвиняете врача Донцова, а хирург Орловская, наоборот, считает, что наш врач сделал все для спасения жизни человека. Кому верить — главврачу Лапину или хирургу Орловской? Я лично с большим доверием отношусь к хирургу Орловской.

Татьяна слушала Антонова и в голове проносилась радостная мысль: «Какой же ты хороший, Дмитрий, я готова расцеловать тебя тысячу раз. Ревность не затмила твоих честных и чистых глаз».

— Я предлагаю, товарищи, принять врача Донцова в члены партии, — продолжал он. — А что касается увольнения из больницы, считаю этот приказ ошибочным. О работе врача судит не только начальство, но и люди, которые обращаются за помощью к нашему доктору.

— Правильно! — радостно крикнула Татьяна.

— Разреши-ка мне, — попросил Тобольцев.

И снова Татьяна насторожилась, как будто ожидала удара. Она вспомнила, сколько раз в их доме вспыхивал неприятный разговор о Донцове, и всегда отец с каким-то ожесточением костерил доктора — он и такой, и этакий, и теперь не пощадит, конечно…

Тобольцев говорил:

— Одно дело, когда мы откровенно и прямо укажем товарищу Донцову на его ошибки, когда мы по-партийному спросим. Но совсем другая сторона медали увольнение доктора из больницы. Это как же понимать? Приказы мы уважаем, ценим, но, товарищи, все-таки у народа нужно спросить, справляется ли наш доктор с работой. Мы в рецептах не разбираемся, а то, что Василий Сергеевич душой за здоровье человека болеет — это всем видно, против этого, как говорится, не попрешь. И вот мне хотелось бы спросить у товарища Моргуна — как же так получается, уважаемый Филипп Маркович, — народу врач нравится, народ скопом идет к нему лечиться, а начальство снимает с работы. Вы его направили к нам и уж позвольте нам судить, как он лечит!

Моргун облегченно заулыбался.

— Я отвечу потом, Семен Яковлевич, непременно отвечу, — весело проговорил он.