Вместо Гаврюши из дверей вынырнул мальчуган лет десяти, а вслед за ним вышел поменьше, потом девочка еще меньше и, наконец, шествие замкнул карапуз в коротенькой, до пупа, рубашонке. Дети все, как на подбор, были черноволосые, черноглазые.
Вскоре на крыльце появился и сам отец семейства фельдшер Соломка, мужчина лет под сорок, с лохматой черной головою, с угрюмым небритым лицом. На нем была серая ситцевая косоворотка без пояса с расстегнутым воротом. Своим внешним видом он напоминал человека физического труда: кого угодно — плотника, каменщика, грузчика, но только не медицинского работника.
— У меня прием с девяти утра, — недружелюбно проговорил фельдшер.
— Ну, а если человек заболел до девяти утра, тогда как же? — с легкой иронией спросил Василий, изучающим взором окидывая успенского эскулапа.
— Кто там у вас заболел?
— Да я что-то прихворнул.
— Вы? — Соломка недоверчиво уставился черными глазами на незнакомца и с неохотой спросил: — Что у вас?
— Да вот с животом что-то, — ответил Василий, стараясь придать своему лицу соответствующее выражение.
— Объелись, наверно, — усмехнулся фельдшер, но, видимо, сообразив, что хватил через край, понизил голос и довольно вежливо осведомился: — Видать, приезжие?
— Приезжий.
— Тогда все ясно: от воды, — многозначительно заявил фельдшер. — Переменили воду, вот он, живот, и того…
— Режет, колет, — подсказал Василий.
— И резать, и колоть может, и все что угодно.
Мальчуган, державший в руках бумажного змея, стал привязывать к нему длинный тряпичный хвост. Змей был склеен из листов книги, а рисунки выдавали ее содержание: Василию бросился в глаза рисунок человеческого сердца с большим и малым кругами кровообращения…
— Идемте в амбулаторию, — предложил фельдшер.
Соломка снял с двери замок, и Василий вошел в небольшую низкую комнату. Там стояли стол, шкаф с медикаментами, в углу тумбочка, на ней в беспорядке разместились какие-то бутылки, пузырьки, баночки с мазями!
— Садитесь, — фельдшер указал на скамейку топорной работы, а сам открыл дверцу шкафа и начал перебирать пакеты с лекарствами. — Вот, получите, — сказал он, протягивая тюбик. — Девяносто восемь копеек стоит все удовольствие.
— Товарищ Соломка, но ведь вы не выяснили, что болит и почему.
Черные глаза фельдшера округлились, лицо выразило крайнее удивление. Никогда не доводилось ему принимать подобных пациентов. Обычно люди смиренно брали из его рук лекарство, расплачивались, благодарили. А этот? Да в конце концов, что ему нужно?
— Хорошо, что я здоров, — продолжал необычный пациент, — иначе быть бы мне на месте колхозника Петрова, которого вы пешком направили в больницу по поводу «болей в животе», а у него оказался острый аппендицит, еще два-три часа промедления, и неизвестно, чем бы все кончилось.
Соломка швырнул тюбик с таблетками в шкаф и не сводил взгляда с незнакомца. Он понимал, что перед ним не больной, а какое-то начальство, которому уже известно о Петрове…
«Эх, дурья башка, опростоволосился», — попрекнул себя фельдшер. Он достал из шкафа кусок марли и вытер вспотевший лоб.
Удивление сменилось чувством неловкости. Соломка не знал, что делать и как вести себя дальше.
— Давайте познакомимся, я врач Донцов, — представился Василий.
— Товарищ Донцов? — оторопело протянул фельдшер, но в следующую минуту смущенно добавил: — Знаю, слышал про вас…
От сердца чуть-чуть отлегло: все-таки свой врач, а не какое-нибудь постороннее начальство.
— Разыграли вы меня, товарищ доктор.
— Вы давно работаете в этой лачуге? — поинтересовался Василий, обводя тоскливым взором тесную, неуютную комнату фельдшерского пункта.
— Да уж прошло не мало времени, — угрюмо пробормотал Соломка.
Он приехал в Успенку, на родину жены, сразу после Отечественной войны, чтобы отдохнуть немножко, а потом податься куда-нибудь на работу. В Зареченском райздраве и здесь, в Успенке, обрадовались фельдшеру-фронтовику и решили уговорить его остаться в селе, где должен был открыться новый фельдшерский пункт. Соломка, не думая долго, дал согласие. Бывший председатель на радостях тут же предложил ему занять давно пустовавшую избенку.
— Ничего, Гаврило Евгеньевич, подремонтируем немножко помещение, подбелим, вставим окна, временно сойдет, а потом отгрохаем целую больницу, дай только после войны с силами собраться, — говорил председатель местного сельсовета.
Товарищи из райздрава тоже уверяли — временно, а потом высвободятся средства, и в Успенке будет построен типовой фельдшерский пункт.
Шли месяцы, годы… В районе менялось медицинское начальство, в Успенке — председатели. Соломка пробовал обращаться в райздрав, в сельсовет, к главврачу Федоровской больницы, доказывал, что в таких условиях работать невозможно. В конце концов беспокойному фельдшеру дали понять, что и в районе и в колхозе есть дела поважнее фельдшерского пункта: нужно было поднимать колхозное хозяйство, строить новые фермы, зернохранилища…