Семь дней в июне

Ева покачала головой.

– Да. Кто же еще?

Одри нагло пожала плечами. Она вела себя странно. Это было больше, чем просто ссора. Она что-то скрывала.

– Кстати, – продолжала Ева, хватаясь за соломинку, – помнишь, ты назвала меня идеальной? Я далека от этого. И когда я была примерно в твоем возрасте, мне было очень тяжело.

– Ты училась в университете Лиги плюща! И написала бестселлер, едва повзрослев.

– Дорогая, я была больна. Даже сильнее, чем сейчас. Хочешь знать, как я попала в Принстон? Мои оценки так резко испортились в выпускном классе, что приглашение от университета на первый курс было отозвано. Мне пришлось писать эссе с больничной койки – психиатрическая палата, вот так, – умоляя университет принять меня обратно. Объясняя, что я тяжело больна.

– Правда? Можно мне прочитать? – робко спросила Одри, ее настроение немного изменилось. Ей всегда хотелось побольше узнать о детстве мамы. Когда Одри была маленькой, она постоянно задавала Еве вопросы. Какое твое самое смешное воспоминание? В тебя когда-нибудь влюблялись? А ты влюблялась в ответ? Какой самый страшный фильм ты смотрела в кино? На них Ева всегда могла ответить. На более глубокие вопросы она не могла.

– Да, милая, ты можешь его прочитать, – сказала Ева, вставая и переходя на сторону скамейки Одри, устраиваясь рядом с ней. Одри перекинула руку через руку Евы и положила голову на плечо матери.

– И ты боролась за то, чтобы тебя взяли в Принстон.

– Да, – сказала Ева.

– И убедила директрису, чтобы меня оставили в школе, – продолжила Одри. – Но как? Что ты сказала миссис О’Брайен, чтобы она передумала?

Одри посмотрела на нее своими огромными глазами нежной лани, и Ева растерянно замерла. Говорить о Шейне она была не готова.

– Я оказала ей услугу. Нашла учителя английского языка, чтобы заменить мистера Гэлбрейта. Его зовут Шейн Холл. Ты о нем слышала?

– О-о-о, я о нем слышала, – загадочно ответила Одри. – Как ты с ним познакомилась?

– Ну, он чернокожий писатель, – сказала Ева, целуя Одри в лоб. – Мы все более или менее знакомы.

– Насколько хорошо ты его знаешь?

– Ну, как бы…

– Он тебе, типа, нравится?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что я видела фотографии, на которых вы вместе. На улице, вчера. И это явно было свидание.

Ева отстранилась от Одри и уставилась на нее с открытым ртом, сердце колотилось, в висках стучало.

– Одри, – начала она, заставив себя небрежно рассмеяться. – Я не знаю, что ты видела. Но если бы я с кем-то встречалась, ты бы об этом знала. Честно говоря, разве Шейн Холл вообще мне подходит?

– Ты не ходишь на свидания, мамочка. Кто тебе вообще подходит, Человек-невидимка?

Это было слишком. За несколько секунд мигрень превратилась из раздражающей помехи в убийственную боль. В глазах затуманилось, Ева схватила сумочку со стола и нащупала пузырек с обезболивающими таблетками. Она проглотила две пилюли и напомнила себе, что нужно дышать. Эффект онемения накатывал на боль, как прилив, унося ее прочь, далеко-далеко – хотя бы до тех пор, пока через три часа эффект не исчезнет и боль не вернется.

Ева была рада любой передышке, какой бы мизерной она ни была. Только в двадцать с небольшим она нашла врача, который назначил ей эффективное обезболивание, и была ему бесконечно благодарна. Особенно сегодня. Для этого разговора она должна была быть в боевой форме.

– Я встречалась с Шейном, чтобы попросить его о помощи. Вот и все! Так что это не свидание! На самом деле это было унизительно – просить об одолжении того, с кем я не разговаривала целую вечность. Но для тебя я готова на все.

Одри вспомнила фотографии своей мамы с тем парнем. Настоящий постер к слащавому романтическому фильму. А ее мама улыбалась так кокетливо – Одри никогда не видела ее такой. «Она буквально бросалась на этого парня».

Ева утверждала, что у нее нет времени на мужчин. А потом, ни с того ни с сего, ее застали с очень привлекательным мужчиной? Делясь мороженым на романтическом дневном свидании? Одри глубоко погрузилась в Проклятый Twitter и обнаружила еще больше фотографий фанатов, на которых они смотрят друг на друга с горящими глазами по всему Вест-Виллиджу. Ева была с Шейном уже несколько часов. Либо ее мама была чертовски взбалмошной актрисой, либо великолепной.

Одри вскрикнула. Внезапно все обрело смысл. Одри обняла маму за плечи и расплакалась, причитая.

– Не-е-е-ет, мамочка! Скажи мне, что ты этого не сделала! О, я чувствую себя ужасно! Ты права, я ужасная дочь.

– О чем ты говоришь? – Внезапная истерика дочери ошеломила Еву.

– Я знаю, что для материнской любви нет границ. То есть совсем? Я читала «Выгорание мамы»[104]!

– Кто же это не читал? – сказала Ева, которая даже не видела это творение. – Одри, что, по-твоему, я сделала?

– Ты… ты… соблазнила того мужчину, чтобы я осталась в школе, не так ли? Ты занималась с ним сексом ради меня. И я никогда себе этого не прощу!

Ева была слишком поражена, чтобы сформулировать ответ. Да и времени у нее не было, потому что раздался звонок.