Семь дней в искусстве

Идем по коридору, минуя несколько дверей; на противоположной стороне коридора, в мастерской Фионы, группа рассматривает инсталляцию под названием «Комната живописи II», которая будет предметом вечернего обсуждения. Краска стекает с четырех холстов на стену и на пол. Бледные каракули напоминают картины Сая Твомбли, а краска на полу – технику разбрызгивания Джексона Поллока. Письменный стол в углу и едва уловимое ощущение присутствия женщины в этом пространстве наводят на мысль о «Своей комнате» Вирджинии Вулф. И хотя семинар называется «Постстудийное искусство», но, по иронии, инсталляция утверждает важность и даже романтичность студии. Инсталляция не грандиозная и не героическая, а интимная и привлекающая внимание. Вы чувствуете, что Фиона – эта миниатюрная девушка – очень одинока. Кажется, что она создавала свою работу со сдержанным раздражением. И на одном из полотен едва различимо слово «учение».

Вернувшись в полуподвальную аудиторию F-200, студенты садятся не так, как утром. Сейчас 15 часов 15 минут, и Фиона, все еще с цветком гибискуса за ухом, садится за стол. Одна из вязальщиц оставила спицы, она лежит на животе, положив голову на руки, и внимательно смотрит на Фиону, тогда как парень лег на спину и уставился в потолок. Фиона предлагает вопросы для обсуждения. «Я имею шизофренический опыт. Я создаю произведения с ясным общественно-политическим смыслом, но всегда занималась и буду заниматься живописью. Мне нравится процесс. Все решения, которые пришли ко мне во время работы над „Комнатой живописи“, касались формы. Я не хотела работать „критически“, – мягко, но с вызовом говорит она, выпрямляясь на стуле и поправляя юбку. – Наблюдается настоящая мужская агрессия против культового абстрактного экспрессионизма пятидесятых годов. Я хотела вновь обратиться к абстракции и самостоятельно исследовать поэтику пространства».

Сразу после вводных слов Фионы женщина, сидящая на полу и надевшая вьетнамки себе на руки, говорит: «Это интересно, что вы во всех подробностях разобрали концепцию своей работы. „Комната живописи“ требует в этом классе множества оправданий». Ее комментарий затягивается, пока не вступает Ашер: «Вы понимаете институтские требования? Лучше говорить по делу». Женщина, явно не оратор, подыскивает нужные слова и наконец выдает нечто вроде «идеологических предубеждений» института.

Несколько дней назад группа студентов болталась без дела в импровизированной гостиной художественного отделения – в просторном помещении перед кабинетом декана, которому диван и кофейный столик придают вид приемной в поликлинике. Здесь я получила возможность исследовать институтский жаргон. Слово «критичность» было под первым номером в моем списке. «Не бойтесь казаться резкими и непримиримыми, потому что негативный настрой может быть неосознанным», – сказал молодой фотограф, развалившийся на диване. «Это вопрос глубокий – все равно что постичь диалектику», – объяснил магистрант, мечтающий стать доктором философии. «Если ты на автопилоте, то ты не критикуешь», – сказала художница, занимающаяся перформансом, получив в знак согласия кивок от своего бойфренда. Во время нашего разговора в коридоре показался афроамериканец лет шестидесяти. Оказалось, это художник-концептуалист Чарльз Гейнс. Студенты призвали его изложить точку зрения на интересующий меня вопрос. «Критичность – это стратегия вырабатывания знания, – сказал он просто. – Мы в институте считаем, что искусство должно исследовать социальные и культурные идеи своего времени. Другие вузы, возможно, хотят, чтобы произведение доставляло удовольствие или будоражило чувства». Конечно! Концептуализм возник в 1960-е годы отчасти как реакция на абстрактный экспрессионизм. «Критичность» – это кодовое слово, означающее модель создания искусства, выдвигающего на первый план исследование и анализ, а не природное чутье и интуицию.

Когда Гейнс ушел, я спросила про значение другого слова – «творчество». Студенты с отвращением наморщили носы. «Творчество – разумеется, непристойное слово, – усмехнулся один из них. – Ты не захочешь произносить его на семинаре. Тебя поднимут на смех! Оно такое же стрёмное, как красивый, возвышенный, шедевр». Для этих студентов творчество — «романтическое клише, которое используют люди, профессионально не вовлеченные в искусство». Это «эссенциальное» понятие относится к фальшивому герою, названному гением.