Семь дней в искусстве

Рентон еще не решил, кому присудить премию. «Величайшим произведением критики я считаю Талмуд, – сказал он. – Один его аргумент сменяет другой – бесконечно продолжающийся диалог, учитывающий множество точек зрения. По-моему, это и есть искусство». Конфликт мнений приводит к истине, конфликт интересов – к неразберихе. Курируя частную художественную коллекцию, Рентон еженедельно покупает произведения искусства. «Мы, наверное, первые, кто по-настоящему поддержал скульптуру Ребекки. У нас также есть несколько видео Фила Коллинза, и мы только что приобрели работу Тичнера. Единственный художник, которого у нас нет, – Томма Абтс. Если судья – профессионал высокого уровня, то вероятность конфликта только возрастает. Мне надо быть правильнее кошерной пищи. В комнате для жюри мои карты открыты. Мои полномочия исчерпаны». Марго Хеллер, другой член жюри, является директором Галереи Южного Лондона, где обычно выставляются молодые художники, стремящиеся быть номинированными на премию Тёрнера. Как и многие, кто посвятил себя обособленному, элитному миру искусства, Хеллер подвержена медиафобии, но она очень старалась говорить откровенно, словно воспринимала мое посещение как добровольный сеанс аверсионной терапии. «Я слышу от многих абсолютно уверенные заявления, что победит такой-то. Но я судья и, честно говоря, не знаю, кто получит премию», – говорила мне Хеллер, сидя в своем белом офисе, одетая в белую блузку, застегнутую на все пуговицы. «Не думаю, что это четыре самых выдающихся художника, – сказала она, с опаской глядя на мой цифровой диктофон. – Это общее решение. Я искренне рада за четверых, которых мы выбрали, но это не те, кто вошел бы в шорт-лист, составленный лично мной».

Четвертый судья – Мэтью Хиггс, директор старейшего выставочного зала в Нью-Йорке «White Columns». Я встретилась с Хиггсом в его малюсеньком кабинете, в окружении запакованных и сложенных штабелями произведений художников-инвалидов. Хиггс имеет художественное образование и до сих пор занимается творчеством: он вставляет в рамки книжные страницы и называет свои работы так: «Не стоит читать» или «Искусство – вещь непростая». Я слышала, что он способен повлиять на мнение жюри и может «безжалостно отвергнуть или весьма аргументированно защитить». Когда я упомянула об этом, Хиггс взглянул на меня через очки á la Бадди Холли и сказал: «Я бы ничего не отвергал. Я поддерживаю то, во что верю, а верю я в очень многое». Хотя он восторгается ролью премии в демократизации искусства, все же ему бывает досадно, что «неброское, тонкое произведение зачастую исключается из конкурса, а кричащая, фотогеничная работа становится сенсацией». Было ли это намеком? Затем, объясняя, что́ делает произведение искусства великим, Хиггс дал понять, за кого бы он проголосовал в комнате жюри: «Это не связано с новаторством ради новаторства или с претензией на оригинальность или уникальность. Все великое искусство дает нам возможность иначе отнестись ко времени». Хиггс добавил еле слышно: «Часто это связано с индивидуальным, совершенно уникальным видением мира. Нас привлекают такого рода работы, потому что нам свойствен интерес к иному взгляду».

За неделю до церемонии вручения премии Фил Коллинз проводил пресс-конференцию в видавшем виды зале на площади Пиккадилли, украшенном золотом и зеркалами. В качестве пролога к своей работе «Возвращение реального» он пригласил девять человек – участников телевизионных реалити-шоу, чтобы они рассказали свои истории журналистам, среди которых была и Линн Барбер. Один молодой человек говорил о телевизионном конкурсе, проходившем на Ибице. Чтобы выиграть конкурс, нужно было добиваться расположения некой Мириам, но в итоге пришлось пережить унижение, потому что только в конце участники узнали, что перед ними транссексуал[38]. Барбер выкрикнула из зала: «Что, по-твоему, ты делал?» Коллинз, не опасаясь влияния журналистки на свою судьбу, велел ей заткнуться.

После выступлений участников реалити-шоу журналисты могли задать свои вопросы. Коллинз ходил по залу с беспроводным микрофоном в руке, изображая ведущего ток-шоу, хотя держался при этом совсем не «профессионально». Он горбился, разглядывал свои ботинки, закусывал губу и чесал щеку микрофоном.

«Николас!» – рявкнул он, покосившись на Николаса Гласса, корреспондента художественных новостей на «Канале-4». Гласс обратился к участникам телевизионных шоу с вопросом, как они себя чувствовали в роли компонентов произведения искусства.

– Мне нравится быть на виду, – ответила женщина, перенесшая осложнения после косметической операции, сделанной во время шоу «Совершенно новый ты».

– Искусство подобно разговору. Эта работа очень интерактивна, – сказал мужчина, которого в телефильме «Укротитель тинейджера» обвиняли в плохом поведении его больного аутизмом сына.

– Именно этому и посвящена премия Тёрнера, – сказал человек, пытавшийся назначить свидание Мириам.

У тележурналистки из Германии был вопрос к Коллинзу.

– Этот проект действительно является искусством? – спросила она.