Практически все психические расстройства имеют как периоды обострения (психоза), так и периоды ремиссии, когда проявления заболевания могут быть и вовсе незаметны неспециалисту. Наиболее «простыми» были люди с хроническими заболеваниями, нередко имеющие инвалидность и состоящие на учете в ПНД, но находящиеся в состоянии стабильной ремиссии; их заболевание не имело прямой связи с их преступлением.
Обычно это были нетяжелые статьи, связанные с воровством, хулиганством или еще какой глупостью. Реже – убийства или тяжкие телесные. Но, повторю, это были преступления, не связанные напрямую с заболеванием. «Простой» этот случай потому, что он легкопрогнозируем и понятен. Основная наша задача состояла в поддерживающей терапии и создании щадящей среды, чтобы избежать возможных обострений заболевания.
Но бывали и острые больные – те, которых мы выявляли на сборном корпусе или в приемнике. Это могли быть как хроники, неоднократно лечившиеся в психбольницах и состоящие на учете в ПНД, так и впервые попавшие в поле зрения психиатра люди, совершившие преступление в состоянии психоза. В этом же состоянии они попадают в изолятор, и мы оказываемся перед необычной моральной дилеммой: лечить или не лечить.
Дело вот в чем. Такой человек ранее не имел соответствующего анамнеза и хоть каких-нибудь доказательств наличия психического расстройства. Чаще всего выход в ремиссию после первого психотического эпизода достаточно хороший. Может практически не быть негативной симптоматики, личность остается сохранной, нарушения мышления минимальны. Если этот человек по каким-то причинам захочет скрыть факт психоза, который он перенес, то при прохождении СППЭ ему это, скорее всего, удастся.
А ведь от поступления такого человека в СИЗО до его отбытия на экспертизу может пройти и неделя, и несколько месяцев. Если начать его лечить так, как положено, велика вероятность вылечить психоз и вывести его в ремиссию до экспертизы. Если же не лечить – есть риск очередной опасной ситуации. Но тогда больше шансов, что его правильно оценит экспертиза.
И как быть?
Это стало одним из первых искажений в нормальной нравственности, с которым я столкнулся в СИЗО. И я как-то очень просто с ним сжился, даже не замечая в дальнейшем, что что-то тут не так. Здесь возникает чудовищная логика, непонятная нормальному врачу: надо лечить так, чтобы и не вылечить, сохранив внятную клиническую картину для экспертизы, и все же подлечить, чтобы пациент не был опасен ни для себя, ни для окружающих.
Вот основные диагнозы, с которыми люди признавались экспертизой невменяемыми в понимании уголовного права.
Всех всегда интересует вопрос: «А что шизофреники?» А ничего.
Шизофрения характеризуется двумя видами симптоматики, положительной и негативной. Положительная симптоматика – верхушка заболевания, которая проявляется в первую очередь в период психоза. Бред, галлюцинации, автоматизмы, грубые нарушения мышления. Негативная симптоматика – основа, фундамент заболевания: у человека снижается (вплоть до полного отсутствия) эмоциональная и волевая сфера. Это если очень кратко.
Когда у нас на отделении появлялся пациент с шизофренией в период обострения, его лечение ничем не отличалось от того, что происходит в обычной психиатрической клинике. Но штука в том, что люди содержатся в СИЗО гораздо дольше, чем в обычных больницах, и большинство все же находятся в состоянии ремиссии. В связи с этим меня всегда удивляло следующее: у психически больных людей удивительно крепкая психика и высокая стрессоустойчивость. Они гораздо легче переносят коммунальные неудобства и ситуации, которые нормального человека могут довести до нервного срыва.
Однажды у меня на отделении оказались два Бога – два пациента с диагнозом «шизофрения», бредовая фабула которых состояла в том, что каждый из них считал себя Богом. Один был «посланник божий, то есть Бог в теле человека», как он сам говорил. А другой – «творец всего сущего, который пришел посмотреть, что у него получилось». Меня охватил азарт и одолело любопытство. Я задумал посадить их в одну камеру (палату) и посмотреть, что будет. Сказал о своем намерении Пиночету.
– Не надо этого делать.
– Почему?
– Потому что ничего не будет.
– Но как так? Они же должны выяснить, кто есть кто!
– Нет, Алексей Сергеевич, ничего не будет.
– Но можно, я все же это сделаю?
– Ну сделайте.
Его эта моя идея немного раздражала. Даже не сама идея, а то, что я не понимал, почему ничего не будет. Он считал это настолько очевидным, что даже не пытался мне объяснить механизм. Я вызвал к себе в кабинет бригадира санитаров и дал ему задание: посадить этих двоих в двухместную камеру и установить за ними усиленное наблюдение. На всякий случай. Мало ли что.