Семь ночей в постели повесы

Она наклонилась над ним, и волосы упали вперед, заблестев в свете свечей, касаясь сверхчувствительной кожи живота. Он втянул мучительно-болезненный вдох, когда в теле его запылал пожар страсти. Джозеф непроизвольно потянулся, чтобы дотронуться до ее волос, но веревка не пустила его. Проклятье!

Сидони провела ладонями по его ребрам. Джозеф подумал, что она забыла вопрос. Черт, он и сам был близок к тому, чтобы забыть собственное имя, поэтому не мог винить ее за рассеянность. Она прижалась губами к середине груди.

– Ты скрывал свое великолепие.

Сидони легонько куснула его, и он протестующее дернулся.

– Не насмехайся надо мной.

Он пожалел о своих словах, когда глаза ее потемнели от сочувствия, сделавшись бархатными. Она взяла его лицо в ладони. Он попытался увернуться, но она не позволила.

– Ох, Джозеф…

Этот шепот эхом отозвался в его сердце, которое он так старался оградить от нее. Было такое чувство, будто она держит его хрупкую душу в своих руках. Раздавит ли она ее? Жизненный опыт говорил ему «да», но его опыт отношений с Сидони горячо убеждал довериться ей во всем.

– Я люблю твое тело, – мягко проговорила она. – Оно такое красивое.

У него возникло ощущение, будто в глотку ему засунули моток просмоленной веревки. Он не смог бы заговорить, даже если б сумел придумать, что сказать. Никто никогда не называл его красивым.

– Ты поразительно волнующий. Ты превратил мои ночи в огонь. Ты осветил пламенем весь мой мир.

– Сидони…

Ни одна женщина в постели с ним никогда не лишала его дара речи, а она – разрази ее гром – делала это постоянно, не прилагая ни малейших усилий.

– Шш. – Пальцы ее обводили шрамы у него на лице.

Проклятье! Ему не хотелось, чтоб она задерживала внимание на его безобразном лице. Он попытался вырваться. Если б не был привязан, то убежал бы из комнаты, как последний трус.

Черт бы ее побрал. Черт бы побрал все на свете. Ну зачем она это делает?

– Не надо, – выдавил он.

– Шш, – повторила она и прильнула губами к широкому шраму, пересекающему бровь.

– Нет, – прохрипел он, но она как будто не слышала.

Вместо этого Сидони перенесла внимание на длинный рубец, разделяющий щеку. Он крепко зажмурился, пожалев, что она не завязала ему глаза.

Это невыносимо. Невыносимо!

– Ты дрожишь, – проговорила она у его виска, шевеля дыханием волосы.

– Прекрати. – Его руки в путах сжались в кулаки.

– Ох, любовь моя, – пробормотала она с мягким укором.

Эта ласка потрясла его до глубины души. Даже если жалость ее была ему невыносима, он жаждал ее нежности. Ни одна женщина не делилась с ним этой сладостной мягкостью. Это заставляло его чувствовать себя слабым, нуждающимся, но он не мог помешать сердцу открыться ей. Когда Сидони поцеловала его сломанный нос, глаза защипало от слез. Черт, нет! Он не будет хныкать, как баба. Но гневные слова, требующие от нее прекратить это, замерли на губах, когда она прильнула к ним своими губами.

Джозеф гордый. Слишком гордый.

Даже сейчас, когда Сидони предлагала утешение в его страданиях, он изо всех сил пытался подняться над человеческими слабостями вроде боли и одиночества. Он так привык сражаться с миром в одиночку, что не сознавал, что Сидони на его стороне.

Он дрожал всем телом, как будто оказался нагишом в ледяной пещере. Ей хотелось согреть его, подвести к огню, чтобы ему больше никогда не было холодно.

Губы его раскрылись, и она ощутила вкус нежности, от которой сердце ее тоскливо сжалось. Поцелуй вдруг взорвался неукротимой страстью. Он целовал ее с таким неистовством, словно наказывал за то, что вытолкнула его за пределы желания в опасный мир эмоций.

Задыхаясь, Сидони подняла голову и воззрилась на него. Он сосредоточился на ее лице, потом опустил взгляд ниже, туда, где оттопырился лиф платья. От вскипевшей в жилах крови у нее закружилась голова. Слепой инстинкт побудил ее встать над ним на колени – изучать губами мускулистые плечи, твердую линию ключицы, лихорадочно бьющуюся жилку у горла. Куснув шею, она услышала в его стоне наслаждение.

Сидони облизала губы, на которых остался его солоноватый вкус. Ей хотелось еще.

Он подергал веревки.

– Я должен прикоснуться к тебе.

Она покачала головой.

Голос его понизился до убеждения.

– Сидони, развяжи меня.

– Нет.

Если она отпустит его, он отберет у нее инициативу. Что она тогда докажет? Что не может устоять перед ним, но он и так это знает. Рука Сидони обвилась вокруг его жезла. Сегодня у нее последняя возможность прикасаться, пробовать на вкус, мучить его так, как она пожелает. Справедливое возмездие за то, что он так часто мучил ее. Наблюдать за его реакцией на ее ласки – это такое чудо.

Она спустилась ниже. Приостановилась. Потом набралась смелости продолжать. Осторожно лизнула покрасневшую головку. Его вкус заполонил все органы чувств, еще более пряный, чем кожа. Не обращая внимания на протестующее рычание Джозефа, Сидони втянула головку в рот.