Семь столпов мудрости

Мы с Заалом зарыли этой ночью у кульверта крупную мину Гарланда, автоматическую и сложную, взрывающую три заряда параллельно мгновенным запалом; и затем легли спать, уверенные, что услышим шум, если поезд придет в темноте и взорвется. Однако ничего не случилось, и на рассвете я убрал детонаторы, которые (в дополнение к спусковому механизму) были положены на шпалы. Затем мы ждали весь день в сытости и покое, под освежающим ветром, который шипел, как морская волна, шурша по холму, заросшему плотной травой.

Часами ничего не происходило; но, наконец, между арабами прошел шепоток, и Заал вместе с Хабзи и несколькими более активными людьми бросились к путям. Мы услышали два выстрела под нами на мертвой земле, и через полчаса отряд вернулся, ведя двух оборванных турецких дезертиров из вчерашней верховой колонны. Один был тяжело ранен, когда пытался убежать к рельсам; и днем он умер, горюя о себе и своей судьбе. Это было исключением, потому что, когда смерть становилась верной, большинство людей чувствовало, что их ждет покой могилы, и они шли туда не без охоты. Другой был тоже ранен выстрелом в ногу, но он был очень слаб и упал в обморок, когда холодная земля стала причинять ему боль. Его тощее тело было так покрыто синяками — клеймо армейской службы и причина его бегства — что он осмеливался лежать только ничком. Мы предложили ему остатки своего хлеба и воды и делали все, что еще могли сделать для него: но это было немного.

В конце дня по рядам прошло возбуждение, когда пехота на мулах появилась вновь, двигаясь вверх по путям в нашу сторону. Им предстояло пройти прямо под нашей засадой, и Заал с людьми готовились к внезапной атаке. Нас было сто, их — чуть больше двухсот. У нас было высокое расположение, и мы могли надеяться первой очередью опустошить несколько седел, а затем ринуться в бой на верблюдах. Верблюды, особенно вниз по мягкому склону, догоняли мулов в несколько шагов, и их спуск закрутил бы водоворотом более легких животных вместе с седоками. Заал клялся, что никакая регулярная кавалерия, не говоря уж о пехоте на мулах, не может справиться с верблюдами кочевников в стремительном бою. Мы взяли бы не только людей, но и их ценных животных.

Я спросил его, сколько жертв мы можем понести. Он предположил — пять или шесть, и тогда я решил ничего не делать, дать им пройти. У нас одна цель — захват Акабы, и, только чтобы прийти туда, мы должны провести турок, распустив слух, что мы в Азраке. Терять пять или шесть людей ради подобной демонстрации, хоть это и могло принести выгоду, было бы глупостью, если не хуже, потому что нам нужны все до последней винтовки ради взятия Акабы, жизненно важной для нас. После Акабы мы можем бросаться людьми, если у нас хватит черствости, но не раньше.

Я изложил это Заалу, и он был недоволен, а разъяренные ховейтат грозили ринуться с гор на турок, хочу я того или нет. Они хотели поживиться мулами, а я как раз этого и не хотел, потому что это отвлекло бы нас. Обычно племена шли на войну, чтобы добыть честь и богатство. Тремя видами почетной добычи были оружие, верховые животные и одежда. Если бы мы взяли триста этих мулов, наши люди, гордые, забросили бы Акабу и погнали их домой через Азрак, к своим палаткам, чтобы похвалиться перед женщинами. Что до пленных, Насир вряд ли будет рад двум сотням лишних ртов: так что нам придется убить их или отпустить, раскрыв нашу численность врагу.

Мы сидели и скрежетали зубами, но дали им пройти: суровое испытание, из которого мы едва вышли с честью. Это сделал Заал. Он вел себя как нельзя лучше, ожидая осязаемой благодарности от меня впоследствии; и в то же время он был рад показать мне свой авторитет среди бедуинов. Они уважали его как представителя Ауды и как знаменитого воина, и в одном-двух небольших мятежах он выказал сознательное превосходство.

Теперь обстоятельства искушали его до глубины души. Хабзи, двоюродный брат Ауды, восторженный юнец, когда турки в неведении маршировали меньше чем в трехстах ярдов от мушек наших винтовок, вскочил на ноги и с криком побежал вперед, чтобы привлечь их и завязать бой; но Заал настиг его в десять шагов, швырнул на землю и дубасил до тех пор, пока мы не испугались, как бы он не добился невольно своей цели, привлекая турок уже совсем другими криками.

Было печально видеть легкую и приятную маленькую победу, по нашей воле уплывающую из наших рук, и мы были мрачны до вечера, когда убедились, что поезда опять не будет. Это была последняя возможность, ведь нам грозила жажда, и наутро верблюдов надо было напоить. Поэтому после наступления ночи мы вернулись к рельсам, заложили тридцать зарядов гелигнита под самые изогнутые рельсы и не спеша зажгли их. Изогнутые рельсы были выбраны, поскольку туркам пришлось бы привозить новые из Дамаска. В самом деле, это отняло у них три дня; а потом их ремонтный поезд натолкнулся на нашу мину (которую мы оставили как крючок позади приманки — разрушенных рельсов) и повредил свой локомотив. Движение прекратилось на три дня, пока на рельсах искали другие ловушки.