Читаем Семь столпов мудрости полностью

Мы быстро пересекли странную равнину Джефера. На следующий полдень мы были у колодцев. Они казались очень тщательно разрушенными, возникло опасение, что они будут первым испытанием для нашего плана операций, настолько продуманного, что это испытание может иметь крупные последствия.

Однако мы пошли к колодцу, родовой собственности Ауды, о котором поведал Даиф-Алла, и начали зондировать его. Земля отзывалась пустотой под нашими палками, и мы вызвали добровольцев, способных копать и строить. Несколько аджейлей вышли вперед, под руководством Мирзуги, способного паренька, на попечении которого были верблюды Насира. Они начали работу с немногочисленными инструментами, что мы имели. Остальные из нас обступили кругом впадину колодца и смотрели на их работу, подбадривая их песнями и обещая награду золотом, когда они найдут воду.

Это был тяжелый труд, летнее солнце сияло в полную силу, так как равнина Джефер была из твердой глины, ровной, как ладонь, слепяще-белой от соли и на двадцать миль в диаметре; но время поджимало, ведь если бы нам это не удалось, до следующего колодца было пятьдесят миль по ночной дороге. И вот мы трудились посменно на полуденной жаре, включив в число работников всех сговорчивых товарищей. Так копать было легче, потому что взрыв, который сдвинул камни, разрыхлил почву.

По мере того, как они копали и выбрасывали землю наружу, центральный столб колодца поднимался, как башня из грубых камней, в центре ямы. Очень осторожно мы начали убирать его разрушенную верхушку; трудная работа, потому что камни сцепились, когда падали от взрыва, но это был добрый знак, и мы воспряли духом. Перед закатом рабочие крикнули, что земля больше не забивает шахту, что промежутки между блоками чисты, и что они слышат, как куски грязи с плеском падают на много футов вниз.

Через полчаса за грохотом падения камней в шахту последовал тяжелый всплеск и вопли. Мы поспешили туда, и при свете факела Мирзуги увидели открытый зияющий колодец, который был больше не трубой, но глубокой впадиной, как горлышко бутылки, в двадцать футов диаметром, с дном, черным от воды и белым в середине от брызг, которые поднял один из аджейлей — он поскользнулся на ступени, расчищая колодец, и отчаянно барахтался, чтобы не утонуть. Все смеялись сверху над ним, пока, наконец, Абдулла не спустил ему веревочную петлю, и мы подняли его на поверхность, мокрого и злого, но совсем не пострадавшего от падения.

Мы наградили тех, кто копал, и устроили им пир из мяса слабого верблюда, который пал сегодня в походе; и затем всю ночь мы запасались водой, а в это время команда аджейлей с протяжной песней вытаскивала на поверхность восьмифутовой горловины грязь и камни. На рассвете земля была там утоптана по кругу, и колодец стоял, на вид завершенный и пригодный, как всегда. Только воды было не слишком много. Мы трудились там без отдыха двадцать четыре часа и превратили ее в жижу; и некоторые из наших верблюдов не были еще удовлетворены.

Из Джефера мы начали действовать. Верховые выехали к палаткам даманийе, чтобы повести их обещанную атаку против Фувейлы, блокгауза, прикрывающего вершину перевала у Аба эль Лиссан. Наша атака планировалась за два дня до прибытия еженедельного каравана, который из Маана снабжал гарнизоны своих клиентов. Голод сделал бы сдачу этих удаленных мест легче, внушив им, как безнадежно они отрезаны от друзей.

Тем временем мы сидели в Джефере, ожидая услышать об исходе атаки. От ее успеха или провала зависело направление нашего следующего перехода. Задержка не была неприятна, так как в нашем положении была своя комическая сторона. Мы были в поле зрения Маана, и в те минуты, когда мираж не делает бесполезными глаза и бинокли; а все же расхаживали в безопасности, восхищаясь нашим новым колодцем, потому что турецкий гарнизон считал, что вода недоступна нам ни здесь, ни в Баире, и цеплялся за приятную мысль, что мы сейчас в отчаянном бою с их кавалерией в Сирхане.

Я часами прятался от жары под кустами у колодца, разленившись и притворяясь спящим, закрыв лицо от мух широким шелковым рукавом. Ауда сидел рядом и изливал потоки слов, величаво рассказывая лучшие свои истории. Наконец я с улыбкой укорил его в том, что он говорит слишком много и делает слишком мало. Он пожевал губами от удовольствия, что предстоит поработать.

Назавтра на рассвете усталый всадник на лошади прискакал в наш лагерь с известием, что даманийе подожгли пост Фувейла днем, как только наши люди добрались до них. Внезапность не была полной; турки засели за каменные брустверы и отбили их. Упавшие духом арабы отступили в укрытие, враг счел это обычным набегом кочевников и предпринял верховую вылазку в ближайшее поселение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии