Семь столпов мудрости

Мы ехали всю ночь и, когда пришел рассвет, уже слезали с верблюдов на гребне гор между Батрой и Аба эль Лиссан, с чудесным видом на запад, на зеленую с золотом равнину Гувейра, и за ней — на красноватые горы, за которыми скрывались Акаба и море. Гасим абу Дамейк, глава даманийе, беспокойно ждал нас, окруженный своими упрямыми сородичами, на их серых напряженных лицах были еще следы крови вчерашнего боя. Ауду и Насира почтительно приветствовали. Мы поспешно составили план и расположились для работы, зная, что не сможем идти на Акабу, пока этот батальон владеет перевалом. Пока мы не вытесним его, наш двухмесячный риск и труд закончится поражением, не принеся и первых плодов.

К счастью, плохое управление среди противника давало нам незаслуженное преимущество. Они спали в долине, пока мы, невидимые, окружили их в горах широким кольцом. Мы стали упорно их обстреливать на позициях под откосом и скалами у воды, надеясь вызвать их на холм. Тем временем Заал уехал с нашими конниками и обрезал на равнине телеграф и телефон в Маан.

Это продолжалось весь день. Была ужасная жара — жарче всего, что я прежде пережил в Аравии — волнение и постоянное движение сделали ее для нас еще тяжелее. Некоторые даже из стойких кочевников свалились под жестокими ударами солнца и уползли — или их оттащили — в скалы, чтобы прийти в себя в тени. Мы бегали туда-сюда, чтобы подвижностью возместить недостаток численности, даже выискивали на длинных пространствах горы новые точки, откуда отразить ту или иную атаку турок. Склоны гор были крутыми, и мы задыхались, и трава цеплялась, как маленькие ручонки, за наши лодыжки, когда мы бежали, и тянула нас назад. Острые известковые рифы, которые выдавались над скалами, ранили нам ноги, и задолго до вечера самые энергичные оставляли с каждым шагом ржавые следы крови на земле.

Наши винтовки так раскалились от солнца и стрельбы, что обжигали нам руки, и нам приходилось сдерживаться, считая каждый выстрел и тратя огромные усилия, чтобы он попал в цель. Скалы, на которые мы бросались, целясь, были раскалены так, что жгли грудь и руки, с которых потом кожа слезала лохмотьями. Эти тяготы заставляли нас испытывать жажду. Но даже вода была роскошью для нас: мы не могли отпустить людей, чтобы набрать достаточно воды из Батры; и, если мы все не могли пить, лучше было, чтобы не пил никто.

Мы утешались знанием того, что в закрытой долине у наших противников еще жарче, чем у нас в горах, и что они, белокожие турки, меньше приспособлены к жаркой погоде. Так что мы вцепились в них и не позволяли им ни двинуться, ни собраться, ни выйти против нас просто так. Они в ответ не могли сделать ничего стоящего. Их винтовки не попадали в нас, поскольку мы быстро и непредсказуемо двигались. К тому же мы могли только смеяться над их маленькими горными орудиями, когда они палили в нас. Снаряды летали над нашими головами и рвались позади в воздухе, и тем не менее, конечно, среди нас, на их взгляд из низины, над враждебной им вершиной холма.

Вскоре после полудня я получил тепловой удар, или притворился, что получил, так как смертельно устал от всего этого и больше не заботился о ходе дела. Поэтому я уполз во впадину, где текла струйка мутной воды в грязной чаше гор, и можно было высосать какую-то влагу, отфильтровав эту грязь рукавом. Ко мне присоединился Насир, задыхаясь, как загнанное животное, с потрескавшимися, кровоточащими губами, раздвинутыми в напряжении, и появился старый Ауда, широко шагая, с налитыми кровью немигающими глазами, его суровое лицо дергалось от возбуждения.

Он злобно усмехнулся, увидев, как мы лежали там, вытянувшись в поисках прохлады под берегом, и прохрипел мне: «Ну и как насчет ховейтат? Много говорят, ничего не делают?» «Так и есть, клянусь Богом, — бросил я в ответ, потому что был зол на всех вокруг и на себя самого, — они часто стреляют и редко попадают». Ауда, побледнев и дрожа от гнева, сорвал с головы покрывало и швырнул его на землю рядом со мной. Затем он бросился, как безумный, обратно в горы, крича своим людям ужасным, напряженным, хриплым голосом.

Они собрались к нему и вмиг рассыпались по горам. Я испугался, что все пошло не так, и пробился туда, где он стоял один на вершине, глядя на врага; но все, что он мне сказал: «Ищи своего верблюда, если хочешь посмотреть, как действуют старики». Насир подозвал своего верблюда, и мы сели в седло.

Арабы прошли перед нами в небольшую впадину, которая вела к низкому гребню; и мы знали, что гора уходила от него вниз удобным склоном в главную долину Аба эль Лиссан, где-то под источником. Все четыреста наших всадников на верблюдах сгрудились там, и враг их не видел. Мы подъехали к голове отряда и спросили Шимта, что происходит, и куда делись конники.