Семь столпов мудрости

Мертвецы выглядели на удивление красиво. Ночь была освещена нежным светом, придавая их телам оттенок слоновой кости. Их кожа была белой там, где ее раньше закрывала одежда, намного белее, чем у арабов; и эти солдаты были очень молоды. Поблизости их окружала темная полынь, сейчас усыпанная росой, над которой лунные лучи сверкали, как в морских брызгах. Тела казались так жалко брошенными на земле, сваленные в кучи как попало. Конечно, они должны были обрести наконец покой, если бы их уложили как следует. И вот я сложил их по порядку, одного за другим, очень устав и желая быть одним из тех, кто упокоился, а не одним из этой беспокойной, шумной, страдающей толпы наверху, в долине, что ссорились из-за добычи, хвастались своей скоростью и силой выносить Бог знает сколько трудов и горестей; а смерть ждала всех нас в конце истории, победим мы или проиграем.

Наконец наша маленькая армия была готова и медленно потянулась в гору и во впадину, закрытую от ветра; и там, пока усталые люди спали, мы продиктовали письма к шейхам побережных ховейтат, рассказывая им о победе, и о том, что они могут вызвать на бой ближайших турок и сдерживать их, пока мы не подойдем. Мы были добры к одному из пленных офицеров — полицейскому, которого презирали его коллеги из регулярных войск, и его мы убедили написать по-турецки к коменданту Гувейры, Кетеры и Хадры, трех постов между нами и Акабой, сообщая им, что, если мы не разгорячены, то берем пленных, и что быстрая сдача обеспечит им хорошее отношение и безопасную доставку в Египет.

Это продолжалось до рассвета, а затем Ауда выстроил нас в дорогу и провел последнюю милю по мягкой пустой долине между закругленными холмами. Она была укромной и домашней до последнего зеленого берега, и вдруг мы осознали, что это — последняя долина, и за ее пределами нет ничего, кроме чистого воздуха. Эта чудесная перемена потрясла меня, и затем, как бы часто мы ни приходили, всегда так и хотелось двинуть верблюда вперед и выпрямиться, чтобы снова увидеть через гребень открытое пространство.

Склон горы Штар лежал под нами на тысячи и тысячи футов, извилистый, подобный бастиону, о который разбивались летние утренние облака, и с подножия которого открывалась новая земля — равнина Гувейра. Круглые известковые стены Аба эль Лиссан были покрыты почвой и вереском, зеленые, хорошо орошаемые. Гувейра была словно карта из розового песка, расчерченного струями воды, в обрамлении кустарника; и вокруг, окаймляя ее, высились островки и скалы пылающего песчаника, искривленного ветром и изборожденного дождями, в божественных красках раннего солнца.

Для нас, после дней путешествия по плато, заточенных в долинах, оказаться на этом пороге свободы было наградой, как будто окном в стене жизни. Мы прошли пешком всю извилистую тропу Штар, чтобы ощутить ее красоту, так как верблюды слишком быстро укачивали нас, чтобы мы осмелились что-нибудь разглядывать. На дне животные нашли ковер из колючек, которые задали работу их челюстям, впереди мы сделали привал, скатились на песок, мягкий, как ложе, и, не ограничивая себя, заснули.

Пришел Ауда. Мы упрашивали его сжалиться хотя бы над нашими разбитыми пленными. Он ответил, что если мы поедем, они могут умереть от истощения, но если мы будем тянуть время, то и мы умрем с ними: и правда, теперь было мало воды и совсем не было пищи. Однако мы не удержались и остановились этой ночью всего в пятнадцати милях за Гувейрой. В Гувейре находился шейх ибн Джад, балансирующий, чтобы принять сторону сильного; сегодня мы были в силе, и старый лис был наш. Он встретил нас медоточивыми речами. Сто двадцать турок гарнизона были у него в плену; мы договорились отправить их, к его успокоению и их облегчению, в Акабу.

Было четвертое июля. Время поджимало, ведь мы были голодны, а Акаба — еще далеко впереди, за двумя постами обороны. Ближайший пост, Кетира, упрямо отказывался вести переговоры. Их скала возвышалась над долиной — сильное место, взятие которого могло стоить дорого. Мы с насмешкой предоставили эту честь ибн Джаду и его неутомленным людям, советуя попробовать это после наступления темноты. Он уклонялся, приводил отговорки, ссылался на полнолуние; но мы оборвали его, обещая, что этой ночью луны временно не будет. По моим расчетам, намечалось затмение. Оно, как положено, наступило, и арабы взяли пост без потерь, пока суеверные солдаты палили из винтовок и колотили в медные горшки, чтобы выручить спутник Земли из опасности.

Уверенные, мы пересекли эту прибрежную равнину. Ниязи-бея, командира турецкого батальона, Насир принял как гостя, чтобы избавить от унижения перед презирающими его бедуинами. Теперь он украдкой подошел ко мне (припухшие веки и длинный нос выдавали в нем угрюмость) и начал жаловаться, что араб оскорбил его неприличным турецким словом. Я извинился, отметив, что тот, должно быть, выучил его из уст своих турецких правителей и отдавал кесарю кесарево.