Семь столпов мудрости

Он крикнул нам, нагруженным, спешить в следующую лощину и держать ее, пока он настигнет нас, и таким манером мы отступали с хребта на хребет, выполняя неплохие задерживающие действия и сбив тринадцать-четырнадцать турок ценой четырех раненых верблюдов. Наконец, когда мы были всего в двух хребтах от нашего подкрепления и уверенно чувствовали, что нам это дастся легко, на подходе появился одинокий всадник. Это был Льюис с пулеметом «льюис», который он ловко держал поперек бедер. Он услышал беглый огонь и решил посмотреть, не нужна ли нам помощь.

Он сильно изменил наши силы, а также и мои мысли, потому что я был зол на турок, которые поймали Салема и преследовали нас так долго, истекающих потом, задыхающихся, по пыли и по жаре. Поэтому мы разместились, чтобы дать удар нашим преследователям; но то ли они заподозрили что-то в нашем молчании, то ли испугались, что прошли такое расстояние, однако больше мы их не видели. Через несколько минут мы остыли и достаточно пришли в себя, чтобы поехать за остальными.

Они шагали очень тяжело, нагруженные. Из наших девяноста пленных десять были дружественными женщинами из Медины, и они решили отправиться в Мекку по пути Фейсала. Двадцать два верблюда были без седоков. Женщины взобрались на пять вьючных седел, а раненые сидели парами на остальных. Был конец дня. Мы были измотаны, пленные выпили всю нашу воду. Мы должны были набрать воды у старого колодца в Мудовваре этой ночью, чтобы продержаться до Рамма.

Так как колодец был близко к станции, было весьма желательно, чтобы мы добрались туда и обратно, и чтобы турки не разгадали наш курс и не застали нас там беззащитными. Мы разошлись на небольшие отряды и продвинулись на север. Победа всегда подрывала силы арабов, поэтому мы больше не были боевым отрядом, а были спотыкающимся вьючным караваном, нагруженным до предела домашней утварью, достаточной, чтобы на годы обогатить любое арабское племя. Мои сержанты просили у меня по мечу, в качестве сувениров с их первого боя. Отправившись искать что-нибудь такое вдоль колонны, внезапно я встретил вольноотпущенников Фейсала; и, к моему удивлению, на крупе позади одного из них, привязанный к нему, мокрый от крови, почти без сознания, сидел пропавший Салем.

Я подъехал к Ферхану и спросил, где же тот нашел его. Он рассказал мне, что, когда мортира Стокса выстрелила в первый раз, Салем промчался мимо локомотива, и один из турок выстрелил ему в спину. Пуля прошла рядом с его позвоночником, но ранила, на их взгляд, не смертельно. После того, как поезд был взят, ховейтат сняли с него покрывала, кинжал, винтовку и головной шнур. Миджбиль, один из вольноотпущенников, нашел его, подобрал на своего верблюда и повез домой, ничего не сказав нам. Ферхан, перегнав его на пути, освободил его от Салема; тот, когда поправился, уже позже, всегда был немного обижен за то, что я оставил его, человека из моего отряда и раненого. Я не оправдал доверия. Моя привычка прятаться за шерифа была средством избегать сопоставления с беспощадными арабскими стандартами, не знающими снисхождения к иностранцам, что надели их одежды и подражают их манерам. Не часто я бывал застигнут с таким неважным щитом, как слепой шериф Аид.

Мы достигли колодца за три часа и напились без происшествий. Затем мы двинулись еще на десять миль или около того, не страшась преследования. Там мы легли и заснули, и утром чувствовали приятную усталость. У Стокса была тяжелая дизентерия прошлым вечером, но сон и конец волнений поставили его на ноги. Он, я и Льюис, единственные, у кого не было груза, прошли вперед через платформы глины, одну за другой, пока прямо перед закатом мы не оказались на дне вади Рамм.

Этот новый маршрут был важен для наших бронемашин, потому что эти двадцать миль твердой глины могли дать им возможность легко добраться до Мудоввары. Если так, мы могли бы сдерживать движение поездов, когда нам заблагорассудится. Думая об этом, мы вошли на прямую дорогу Рамма, великолепную в красках заката; утесы красные, как облака на западе, и подобные им по размерам и высоте, когда они поднимались в небо. Снова мы почувствовали, какое восхищение вселял Рамм своей величавой красотой. Такое оглушительное величие делало нас карликами, сдернув с нас покрывало веселости, с которой мы проехали через веселые равнины.

Спустилась ночь, и долина стала мысленным пейзажем. Невидимые скалы воплощались в своем присутствии, воображение пыталось вычленить контуры их зубчатых вершин, прослеживая темную дорожку, которую они вычерчивали на звездном пологе. Чернота в глубине была очень реальна — это была ночь, безнадежная для движения. Мы чувствовали только труд наших верблюдов, когда час за часом они монотонно и ровно держали свой монотонный путь по бесконечной равнине, и стена впереди нас была не ближе, а стена позади — не дальше, чем в начале.