Семь столпов мудрости

В этом затишье я побежал на юг, чтобы присоединиться к сержантам. Салем поднял винтовку и выстрелил во мрак. Прежде чем я вскарабкался к пушкам, лощина оживилась выстрелами и смуглыми фигурами бедуинов, которые спрыгивали вперед, чтобы сцепиться с врагом. Я оглянулся посмотреть, что произошло за это время, и увидел поезд, замерший и расчлененный, вдоль рельсов, бока вагонов прыгали под пулями, решетившими их, пока турки выскакивали из дальних дверей, чтобы найти укрытие за насыпью.

Пока я смотрел, наши пулеметы затрещали у меня над головой, и длинные ряды турок покатились с крыш вагонов, сметаемые с них, как тюки хлопка, яростным потоком пуль, которые проносились над крышами, разбрызгивая тучи желтых щепок от обшивки. Доминирующая позиция пушек была пока что нашим преимуществом.

Когда я добрался до Стокса и Льюиса, бой принял иной оборот. Оставшиеся турки пробрались за насыпь, в этом месте около одиннадцати футов высотой, и, укрывшись за колесами, стреляли прямой наводкой в бедуинов в двадцати ярдах через заполненный песком откос. Враг на полукруге линии поворота был защищен от пулеметов; но Стокс вогнал в ствол свой первый снаряд, и через несколько секунд послышался взрыв — он разорвался за поездом в пустыне.

Стокс повернул подъемный винт, и его второй выстрел пришелся прямо около вагонов в глубокой лощине под мостом, где нашли убежище турки. Снаряд произвел там сумятицу. Выжившие кинулись в панике через пустыню, бросая на бегу винтовки и снаряжение. Это был шанс для пулеметчиков Льюиса. Сержант мрачно поворачивал барабан за барабаном, пока открытый песок не был усеян телами. Мушаграф, мальчик шерари за второй пушкой, увидел, что бой окончен, с воплем отбросил свое орудие и бросился вниз с винтовкой, чтобы присоединиться к остальным, а они уже начинали, как дикие звери, распахивать вагоны и разграблять их. Все это заняло около десяти минут.

Я посмотрел вверх по линии рельсов через бинокль и увидел патруль из Мудоввары, неуверенно отступающий к рельсам навстречу беглецам с поезда, бегущим изо всех сил к северу. Я взглянул на юг и увидел тридцать наших людей, рысью несущихся на верблюдах, голова к голове, по направлению к нам — делить добычу. Турки в той стороне, видя их, начали двигаться за ними с бесконечными предосторожностями, стреляя очередями. Очевидно, у нас было полчаса отсрочки, а затем — двойная угроза.

Я сбежал вниз к развалинам посмотреть, что наделала мина. Мост обвалился; и в его провал рухнул передний вагон, который был наполнен больными. От удара убило всех, кроме трех-четырех, и смешало умерших и умирающих в кровоточащую груду у расщепленной части вагона. Один из тех, кто еще был жив, лихорадочно кричал слово «тиф». И я забил дверь клином и оставил их там.

Следующие вагоны сошли с рельсов и разбились; у некоторых непоправимо согнулись рамы. Второй паровоз превратился в груду дымящегося побелевшего железа. Его ведущие колеса были задраны вверх, разворотив сбоку топку. Будка и тендер были изогнуты лоскутами, среди сваленных в кучу камней береговых устоев моста. Этот паровоз никогда бы уже не поехал. Передний паровоз отделался легче: хотя сильно сошел с рельсов и лежал на боку, с взорванной будкой, но пар в нем был под давлением, и коробка передач нетронута.

Крупнейшей нашей задачей было разрушение локомотивов, и я держал в руках коробку пироксилина с запалом и детонатором, уже приготовленными, чтобы сделать этот случай верным. Теперь я установил их на внешнем цилиндре. Лучше было бы установить на бойлере, но шипение пара вселило в меня страх перед общим взрывом, который разбросал бы моих людей, копошившихся, как муравьи, среди добычи, вместе с зубчатыми частями разорванного паровоза. Но они не закончили бы грабеж, пока не пришли бы турки. Итак, я зажег запал, и через полминуты, когда он уже догорал, не без труда отвел расхитителей немного назад. Затем заряд взорвался, разнося цилиндр в осколки, и ось вместе с ним. В тот момент меня беспокоила неуверенность, достаточен ли был ущерб; но турки впоследствии нашли паровоз невозможным для использования и разобрали его.

Долина была странным зрелищем. Арабы, обезумев, носились вокруг, как угорелые, с непокрытыми головами и полуголые, вопя, стреляя в воздух, вцепляясь друг в друга когтями и лупя кулаками, крушили открытые вагоны и шатались туда-сюда с бесконечными тюками, которые потрошили около рельсов и разбрасывали, ломая все, что им было не по вкусу. Поезд был укомплектован беженцами и больными, добровольцами для лодочной службы на Евфрате, и семьями турецких офицеров, возвращающимися в Дамаск.