Семь цветов радуги

Взглянув на Тетеркина, Вадим почувствовал, что Кузьма, так же как и «главный инженер», ждет не дождется, когда поток, разветвляясь в стороны, поползет по распределительным каналам. Всякое может быть… А вдруг напор недостаточен, чтобы преодолеть наклон у первого поля? Или неожиданно осядет и обвалится земля в середине главной магистрали?

Механик нервно мял в руках замасленную тряпку.

Как тонкая ртутная полоска в градуснике, бежала вода по каналу. Казалось, что здесь, на холме, ее подогревает радость и нетерпение людей. Но вот она доползла до первого разветвления, на мгновение задержалась и потекла в разные стороны.

Кузьма облегченно вздохнул и повернулся к Ольге. Она смотрела на него строго и выжидательно. Тетеркин смутился. Но вот губы Ольги дрогнули, и счастливая улыбка побежала по ее лицу. Так утром тает стеклянная корочка на весенних лужицах…

Взяв Ольгу за руку, Кузьма что-то хотел сказать ей, но увидел «главного инженера» и постеснялся.

— Оля, — обратился к ней Вадим, в задумчивости потирая лоб и стараясь, чтобы она не заметила краски на лице. — Что-то мне еще нужно было сделать?.. Ах да! — Он сделал вид, что вспомнил, и, размахивая руками, обежал с насыпи.

Обогнув бассейн, юноша остановился. «Все хорошо… Очень хорошо. Так и должно быть!»

Нет, даже перед самим собой не хотел сознаться Багрецов, что совсем недавно писал он Ольге стихи и тут же рвал на мелкие клочки, пуская по ветру.

Мимо прошел Кузьма. Он смотрел себе под ноги и чему-то улыбался. За ним ребята тащили дырявые трубы.

Вадим глубоко вздохнул и посмотрел вверх. Люди стояли вокруг водоема. В глазах рябило от пестроты девичьих нарядов.

Среди них любимое зеленое платье Стеши. Над головой девушка держала веточку тополя, защищаясь ею, словно зонтиком, от солнца. Антошечкина, как всегда, боялась загореть.

Вспомнил тут Багрецов, что к обязанностям «главного инженера» прибавились еще новые дела, совсем уже не касающиеся техники. Ему во что бы то ни стало нужно помирить Бабкина и Стешу. На самом деле, куда это годится? Оглянитесь вокруг. Солнце не сходит с радостных лиц!

Даже Макаркина, прищурив свои птичьи глаза, смотрит на бегущую в каналах воду. Кажется, она совсем позабыла, что около нее стоят люди, которые на днях «прорабатывали» ее на собрании. Там она переругалась со всеми и хотела было навсегда уехать из Девичьей поляны, но вовремя спохватилась и пришла в правление с повинной. Кто знает, о чем сейчас думала Макаркина, но Вадим был уверен, что в ее сознании, как опухоль давних лет, постепенно рассасывалась тупая и нелепая злость.

Может быть, радостнее чувство, которым до краев был наполнен мечтатель Багрецов, или присущая ему некоторая сентиментальность заставили его увидеть в Макаркиной что-то очень приятное. Она показалась ему довольно симпатичной женщиной. И вообще ей очень к лицу это ярко-синее платье с белым горошком.

Поднявшись вверх, Вадим остановился возле Макаркиной. Она вежливо подвинулась. Юноше хотелось сказать ей что-нибудь хорошее. В этот замечательный день он искренне желал всем большого и настоящего счастья. Он был уверен, что эта вечно чем-то недовольная женщина тоже понимает его и, может быть, впервые видит мир совсем иными глазами.

Но что ей сказать? Почему-то не находилось слов.

— Вы извините нас, пожалуйста, что мы тогда… ваш бочонок взяли без разрешения, — наконец проговорил «главный инженер».

Макаркина медленно повернулась к нему. Этот москвич, кажется, начинает насмешничать? Она готова была ответить ему, как полагается, но, заметив его смущенный вид, смягчилась.

Вадим смотрел на нее совсем по-детски, с застывшей улыбкой, в глазах светилось живое участие и ничем не прикрытая радость. Еще бы, день-то, день-то какой сегодня!

И тут рассмеялась Макаркина. Люди, стоявшие рядом, обернулись. Пожалуй, никогда еще колхозники не слышали настоящего смеха этой нелюдимой, озлобленной женщины.

— Чего это вы, милый, вспомнили про такую несуразность? — все еще продолжая смеяться, сказала Макаркина. — Небось, Сережка нажаловался?

— Ну что вы! — возразил Багрецов, стараясь оградить помощника от возможных неприятностей.

— Да я не к тому. Вот вы человек образованный. Чуть не каждый день, гляжу я, чего-то записываете в своей тетрадке…

Тут Вадим слегка покраснел. Даже она знает, что он ведет дневник. Проклятая неосторожность!

— Так вот и прошу я, — с заметным волнением продолжала Макаркина. — Не пишите, товарищ москвич, насчет бочонка… Мне самой совестно… — Она посмотрела по сторонам и, понизив голос, добавила: — Вообще про меня ничего не пишите… Мало ли чего почудится глупой бабе… Совестно, в книжках пропечатают…

В это время подошла Фрося и осторожно дотронулась до рукава Багрецова.

— Вадим Сергеевич, вы когда уезжаете? — спросила она, нетерпеливо теребя большую блестящую брошку на груди.

— Послезавтра.

Фрося недовольно взглянула на Макаркину, решительно тряхнула темными кудряшками и отвела «главного инженера» в сторону.