Семь жизней. Рукопись неизданного романа

– Х** с тремя яйцами!

– Что ж ты мне его не принёс? Я б его вставила, куда надо, а то у тебя уж не действует ни хрена от вина-то!

– В молодости, помнится, ты не так говорила!

– Так, когда не так говорила, ты его по другим носил! К Варьке своей ненаглядной, к Самодихе!

– Уж молчала бы, сама на Гришке Косом с удовольствием прыгала да под председателевым сыном извивалась!

– Потому и извивалась!

– У вас вся семейка такая! Про мать до сих пор байки ходят!

– А ваши-то – пьянь да рвань! И ты от них не далеко ушёл! Как выжрет, так герой!

– Ладно, хватит!..

– Ты мне рот не затыкай, а то башку-то враз расшибу! Забыл, как это бывает? Пошёл вон отсюда, а то напомню!

– Ладно, Люська!..

– Я сказала, вон пошёл! Ишь, развоображался, тварь паскудная! Пошёл вон!

На этом бунт и раньше заканчивался, и теперь тоже закончился. Петрович пошёл на улицу, не успев дома и плаща снять. Впрочем, учитывая обстоятельства, плащ как раз и был нужнее всего. От дождя даже ничего разглядеть толком не получалось, одна сплошная стена. Капли с такой силой врезались в землю, что при каждом ударе вверх взмывался маленький ошмёток грязи. Мало того, начинался настоящий ураган.

Петрович подошёл к Толькиному дому и прислушался. Машина стояла, приехал, но в доме тишина была. Значит, не гуляют пока. Плохо. Глянул и на свой дом. В другой раз и не послушал бы дуру эту, залез бы на печку и пусть орёт, но ведь выпить не даст – отберёт или разобьёт, того хуже.

Поэтому дом пока отпадал.

Петрович вышел на дорогу и кинул взор сначала вправо, а потом влево. К ребятам идти не хотелось – мало ли они до сих пор «горюют», только добро на них переведёшь. Поэтому пришлось выбрать левую сторону. Возле магазина жил Васька Самодин. Раньше хороший был мужик, а как Варька, жена его, померла – давно уж, правда – так спился. Но ему налить не жалко. К несчастью, Васьки дома не оказалось.

Петрович подошёл к магазину. На шоссе и машины перестали ездить. Только «Жигулёнок», которые в тот раз тут стоял, теперь чуть поодаль, на обочине, припарковался, а потом в сторону Б. направился. Да автобус на А. битком проехал, даже не остановился. На остановке парень какой-то его ждал – так с досады врезал ногой по стоявшей там скамейке.

Мощный порывистый ветер поднимал с обочины бумагу, обрывки газет, пустые пластиковые бутылки, прочий мусор, высоко над дорогой зависал и со страшной силой бросал всё это далеко на другую сторону. А дождь только-только вроде поубавился, как тут же разыгрался по новой, будто и не унимался.

Делать нечего – развернулся Петрович и поплёлся к ребятам. Как ни жалко, но, видно, судьба им в этот день волковской водки попробовать. Пока до них дошёл уже и надёжный, проверенный годами плащ перестал спасать, подмок.

Ребята, как и предполагалось, «горевали». Сидели трезвые, без конца курили, короткими, скупыми и часто бессмысленными репликами разбавляли продолжительное и тягостное молчание. В избе было темно и душно.

– А что без света сидите? – войдя, спросил Петрович.

– Он искрит и гаснет, – ответил хозяин, Хрипатый. – А ты что с сумкой? Принёс что ль чего?

– Думал, может, вы что в неё положите.

– Не, мы только из неё взять можем.

– Ну, это в другой раз. Пока из неё взять нечего.

Всё-таки Петрович пожадничал, снял сумку, повесил на крючок, а поверх неё плащ накинул. Сам же тяжело опустился на свободную табуретку – находился туда-сюда, устал. Огляделся, всмотревшись повнимательней, кто хоть сидел-то у них – народу что-то много было.

Кроме завсегдатаев – Славуни и Сашки Распутина – Самодин тут оказался. И Пупок, Зинки-продавщицы муж. И брательник, Васька, Сашкин отец. Ну и Нинка, конечно, молодая девка, сожительница Хрипатого.

– Говорят, Гришка Косой помирает… – прервал тишину Хрипатый.

– Да он сто раз уж помирал, – ответил Распутин-старший, Васька.

Вздохнули. Закурили один за другим.

– Толька-то вино привёз? – спросил у кого-то Хрипатый.

– Какие-то пакеты выгружал из машины… Может, и привёз, – предположил Славуня.

– Сказал, мол, какого-то пацана красновосходского подвёз, – вставил Пупок. – С цепями, говорит, волосатый.

– Всяких теперь развелось. На всех смотреть, глаз не хватит, – отрезал Распутин-старший.

Вздохнули. Поплевали на окурки, по очереди покидали к печке.

– Что там, Петрович, в Красном Восходе-то нового? – вдруг оживился Хрипатый.

– Нет там ничего нового, всё по старому, – снова влез Распутин-старший.

– Да я ни тебя спрашиваю – брательника твоего. Он сегодня к Волковым ходил горбатиться.

– Сам бы сходил, посмотрел… – усмехнулся Петрович.

– Туда и ходить нечего, – проворчал Распутин-старший.

Вздохнули. Позевали, громко, с неким стоном даже.

– Седой кирпич привёз, будет пристройку к дому делать, – сообщил Распутин-младший.

– Он сам, что ль, класть собрался? – спросил Хрипатый.

– Нет, молодого Салазкина нанял…

– Развалится, – снова проворчал Распутин-старший.

– Почему? – сразу несколько голосов.

– Потому что у него кирпич жидкий, из самогона.

Посмеялись. Вздохнули и дружно полезли за сигаретами.

– А что с Кукушкиной? – поинтересовался Петрович. – С утра заходил, не открыла даже.