Семь жизней. Рукопись неизданного романа

– Да нет. Я из А. Работаю здесь по выходным, на базе отдыха «Буревестник». С пятницы по воскресенье. Просто сегодня пораньше появилась возможность уехать. Чуть-чуть не дошёл до Брехаловки. Теперь автобус через час, а потом только в семь. А он… в соседний с «Буревестником» лагерь пёрся. Сам никогда здесь не был, дорогу не знает, встретить его никто не догадался, он, короче, и заплутал. Под дождь тоже попал. Как он домик этот нашёл, не знаю. Я сам в первый раз его увидел, построили, наверное, недавно.

– Понятно, а я в Красный Восход ехал, на дачу. До Брехаловки довезли, а дальше пешком, думал, дойду. Промок весь до нитки. Иду, ветер в харю, смотрю – домик стоит! Я быстрей сюда, конечно.

Кирилл не ожидал от этого брутального типа сначала скромности, а потом и простоты, с какими тот затеял разговор. Даже рейтинг «нормальности» относительно него подрос немного. А непринуждённая, искренняя весёлость, лёгкая ирония последних слов зажгла быстрое на всё такое сердце Кирилла.

– А тут мы уже такие сидим! – засмеялся он и указал на пиво, стоящее на столе: – Отдохнуть собрался?

– Да. С другом. Это у него дача в Красном Восходе. Он всё звал, звал меня… Ну а я вот выбрал день неудачный. Вчера набухался после концерта, на утро башка гудела. Но деваться некуда, решил поехать всё же на свою голову.

– Да ладно, доберёшься ещё, отдохнёшь!.. – вздохнул Кирилл, но уже без грусти. – А ты чё? Музыкант?

– Чуть-чуть, – ухмыльнувшись, поскромничал Алик.

– В группе играешь?

– Да.

– Чё за группа?

– Ты не слышал, наверное… «Радиоактивный Дождь». По трэш-панку рубимся.

– На афише видел. Не, я панк не очень… Вообще рок не нравится. Есть, группы, конечно, хорошие: «Звери» были, «Братья Гримм», да, кстати, иногда Шнура могу послушать… – Кирилл хотел припомнить что-нибудь из отечественного панка – опять же ради хорошего впечатления, ну и чтобы угодить как-то, но не смог, поэтому глаза безнадёжно упали на растекающееся окно. – Да, дождь… Дождь, блин, не перестаёт.

Алик достал сигарету и закурил. Резкость, с которой он сделал это, отозвалась холодом и кольнула в сердце. Кирилл обвинил себя, что не сумел достойно округлить шероховатости, выйти с честью, обнаружив нужные и приятные собеседнику знания, как и тогда с Артёмом насчёт религии, который возможно именно поэтому сидел такой отчуждённый в своём углу.

Кирилл любил быть человеком, привлекательным во всех отношениях. И ещё он не выносил того, что где-то или в чём-то эта привлекательность терялась, меркла в незнании каких-то вещей, неумении поддержать определенные темы. Ему не были интересны эти самые вещи и темы, расстраивало лишь незнание их и неизменный холодок в глазах и в жестах собеседника, который означал снижение некоего заработанного авторитета, привлекательности, расположения, интереса к собственной персоне. Кирилл поспешил исправить ситуацию, направив разговор в более знакомое русло.

– Я клубную музыку люблю, – поделился он и тоже закурил.

– Да это музыка разве? – спросил Алик и его взгляд с чувством, похожим на обиду, ушёл куда-то вниз.

Кирилл не хотел, чтобы он обижался и с готовностью пояснил:

– Конечно, музыка. Хорошим ди-джеем стать сложнее, чем на гитаре научиться играть.

Алик с силой выдохнул из себя струю дыма. Она была такая большая, что, попав на тусклый свет окошка, сделала комнату более тёмной. Кирилл решил развеять её и дунул своими маленькими струйками в разные стороны. Получилось только хуже – вся эта серая громадина встала неподвижно прямо перед окном, делая свет таким же серым, неестественным и мертвенным.

А на улице усилился ветер. Его порывы резко и настойчиво колотили по крыше, заставляя её время от времени то дрожать, то стонать.

И тут Артём, этот тихий, обособляющий от них человечек, решительно поднялся, скинул с себя наушники и быстрым шагом выскочил на крыльцо. Внутрь ворвалась, обдающая холодом, свежесть. Но свежесть эта не казалась свежей по сути. Она пахла тухлой безысходностью. Она воняла безысходной тухлятиной. Она схватила Кирилла за грудки, а то, может, и за шкибот, да потянула с силой хоть куда-нибудь отсюда. К Вовчику ли в «Буревестник», к привычным пошлостям, разговорам о бабах, тачках и тусовках; на невзрачную ли брехаловскую остановку, где было выпито столько беспечных бутылок пива в ожидании автобуса, где выкурено столько нетерпеливых сигарет; к занудным ли отцу с матерью, к Янке ли с её насмешками, с её превозношением; к друзьям ли в А., этим тайным недругам, которые радуются неудачам и расстраиваются при виде чужого успеха; хоть к Маше в «Звёздочку», к её отталкивающей прилипчивости, к её притягивающей страстности; хоть куда – всё равно, лишь бы не оставаться здесь, где всё чужое, странное и ненормальное. Кратко это выражалось так – пора валить отсюда. Но Кирилл и теперь всё «не валил» и «не валил».

Вернулся Артём и со скорбным видом сообщил:

– Там ветер деревья, как прутья, гнёт.

– А ливень кончился? – с надеждой спросил Кирилл.

– Нет, идёт. Правда, не такой сильный. Что будем делать? Надо как-то выбираться отсюда.