Семь жизней. Рукопись неизданного романа

К тому же начался сильный дождь. Он и до этого принимался, но теперь, видно, взялся по-серьёзному. Небо, наполнившись грозовыми тучами, помрачнело и мраком этим нависло над унылыми серыми пятиэтажками.

В Б., маленьком индустриальном городишке без богатой истории, но с подчёркнутым советским прошлым, в такую погоду можно снимать фильмы ужасов. Декорации налицо: всё бесцветное, мрачное, грязное, ржавое. Полуразваленный, искорежённый советский пафос – бетонные монументы, покосившиеся стелы, бессмысленные и ненужные памятники бессмысленным и ненужным революционерам, громоздкие автобусные остановки – следы былой «роскоши» наряду с невзрачным советским бытом и вопиющей провинциальностью частного сектора ложились в такую погоду нестерпимой болью на сердце или просто тяжким давящим грузом, и тут уж поверишь во что угодно. Хоть в какое страшное и невероятное чудовище. Не надо ничего приукрашивать и выдумывать. Вот оно, прямо чувствуется его близкое присутствие. Оно прячется где-то – в сырых ли, вонючих подвалах, в канализационных ли ходах, в заброшенных ли зданиях, или в какой-нибудь пустой квартире, или где ещё, не важно – ищет очередную жертву, чтобы увлечь и сожрать её, всё равно никто не заметит и не кинется искать. От каждого кирпича трупного цвета, от каждого торчащего ржавого металлического прута, от каждого гнилого бревна или доски исходило его дыхание, слышалось его шипение, какая-то возня, несущая угрозу.

Но стоило только выйти солнцу, разбросать угрюмые облака, очистить немного, овеселить, голубое небо, то вся эта неблагообразная серость, облюбованная чудовищем, так же вдруг веселела, и шипение с вознёй до времени прекращались.

Сегодня что-то с солнцем была беда. С самого утра небо нахмурилось и чем дальше, тем только больше густело и насыщалось чернотой. А ветер, недобрый, невесенний ветер, постоянно набирая обороты, не только не раскидывал, а напротив, лишь пригонял и пригонял откуда-то эту неприветливую хмурь.

Наташка, выйдя из подъезда и посмотрев вверх, быстро добежала до машины и, порывисто открыв дверцу, села.

– Привет. С днём рожденья! – Пашок заключил её в крепкие объятья и чувственно поцеловал.

– Спасибо, – холодно отозвалась та. – Ну чё стоишь? Поехали!

– Я тебе ещё подарок привёз…

Наташка перебила:

– То, что на заднем сиденье – розы и огромный слон.

– Да, – несколько сконфузился Пашок. – Семнадцать роз, потому что тебе семнадцать лет, на. И мягкий слонёнок вместо подушки. Пусть обо мне напоминает, на, когда меня рядом нет.

– Из такого возраста я уже выросла, чтоб с игрушками обниматься. Но всё равно спасибо… И за розы тоже. Надо домой оттащить!..

Она выскочила из машины, выволокла слона с розами и снова скрылась в подъезде. На сердце у Пашка было как-то не так, как ожидалось. Удовлетворения не было. И радости от удовлетворения.

В прошлом году он подарил ей шестнадцать гвоздик и живого попугая в клетке. Эффект был совершенно другой. И пусть попугай через неделю отчего-то сдох, Наташка всё равно выглядела весьма признательной.

А в позапрошлом году, когда у них только-только всё завязывалось, она вообще была вне себя от счастья. А от чего? Пятнадцать бутылок пива на всю её малолетнюю компанию, да ей бэушный мобильный телефон, так как у неё совсем никакого не имелось.

С тех пор было всякое-разное, посолиднее, и ящик пива с ней как бы на двоих на двадцать третье февраля, и дорогой навороченный телефон ей на восьмое марта, но радость такая, как тогда, больше не посещала.

Вскоре Наташка вернулась, и они поехали праздновать. Стрелу забили в кафе «Карина» на два часа. Это заведение держали чеченцы, но у Пашка там был некий блат: завсегдатай плюс небольшое личное знакомство с сыном хозяина Асланом Алиевым. Ничего особенного, просто вместе учились в технаре, здоровались, услуга за услугу – и теперь вышло то, что вышло – взаимное уважение.

При встрече Пашок не просто пожимал ему руку, а ещё и сердечно прихлопывал сверху другой своей рукой – так, как это принято у них. Аслан цокал языком и, пристально глядя в глаза, справлялся: «Как дела, брат?»

Такие связи льстили Пашку. Все знают, что всех подряд чеченцы к себе не подпускают. Только избранных, нормальных пацанов. Пашку нравилось ощущать на себе эту избранность.

Приглашённые на празднование прятались от дождя под навесом летнего кафе. В основном, это была Наташкина компания, которой Пашок, признаться честно, стыдился, но ради днюхи уступил на этот раз. Школьная дружба недолга и неверна, и уже, возможно, в следующем году Наташка сама не захочет приглашать их.

Чуть поодаль стояли и Пашковы кореша – Женёк и Славка.

Припарковавшись, Пашок важно махнул рукой и, стремительно проскочив навес, нырнул по ступенькам вниз, в пропахшее табаком полуподвальное помещение «Карины». Приглашённые, толпясь, проследовали за ним.

– Как дела, брат? – встретил его Аслан, цокнув языком.

– Потихоньку, – вежливо ответил Пашок и сердечно прихлопнул сверху его руку своей рукой. – Мы тут столы немного подвигаем, а то нас много?