Семь жизней. Рукопись неизданного романа

– Сам…

– А почему не родители?

Надькин брат молчал.

– Потому что ты вырос, на! Ты уже сам за себя отвечать должен, на! Ответственность нести должен, на! Тогда не будешь пустоту языком молоть, на! Ты несёшь ответственность, на?

– Да…

– Нет! Если б ты нёс ответственность, ты бы голый отсюда пошёл бы, на! Куда? Никуда! Жопой торговать, на! Ты несёшь ответственность, на?

– Нет…

– Да! Ты вон какую девку симпотную сюда привёл, на! А ты на неё право имеешь, на? Ты её обеспечить можешь, на?

– Нет…

– А чё ты к ней прилип, на? Ответственность нести ты не можешь, на, а е**ть ты её хочешь, на! Была бы моя воля, я бы вас всех кастрировал, на!!! Всем, сука, яйцы поотрезал бы, на!!! Чтоб от вас такие же уроды не нарождались бы, на!!!

Пашок перегнулся через стол и схватил за лицо на смерть перепуганного Максима. Пару кружек упали со стола и разбились.

– Эй, зачем щумищь? – крикнул Аслан и его проницательный взор стал ещё проницательнее.

Пашок отпустил лицо своего противника и поправил поехавший в сторону стол.

– Я заплачу за всё, Аслан.

– Не щуми. Зачем щуметь?

– Хорошо, Аслан…

Пашок сел за стол и закурил. Все заметно приуныли. Максим порывисто вышел на улицу.

– Ну ты и псих! – укорила Наташка и, взглянув на часы, ахнула: – Ой, полпятого! Надо бежать, а то не успею!

– Ща поедем, на, – успокоил её Пашок и сходил, заказал всем ещё пива, заплатил за то и это, и за две разбитые кружки.

С улицы возвратился Максим.

– Там вообще какая-то херь началась, – сообщил он. – Чуть ли не ураган!..

– Ну и весна! Хорошо ещё, что снега пока не навалило! – посмеялся Женёк. – Ты давай, Пашок, Наташку провожай и возвращайся!

Стали прощаться. Надька, Ирка, пришмондовки, все по очереди облобызали Наташку. Пашок пособирал её подарки, забрал одну из коробок вина, которое почему-то никто не пил – невскрытую, и вышел.

На улице не было ни души – ни людей, ни собак, ни другой какой живности. Даже машин не было. Везде только одна бесконечная вода, которую бросал из стороны в сторону сильный порывистый ветер. Он поднимал с тротуара бумагу, обрывки газет, вырывал из урн пустые пластиковые бутылки, прочий мусор, высоко над дорогой зависал и со страшной силой бросал всё это далеко на другую сторону улицы.

– Ого! – с нескрываемым трепетом воскликнула вышедшая из «Карины» Наташка.

– Чё, не поедешь, на? – с негодованием бросил Пашок.

Не дожидаясь ответа на этот вопрос, так как знал его, он положил подарки с коробкой вина на заднее сиденье и сел в машину.

Наташка покорно поспешила за ним.

Они поехали на автовокзал, чтобы заранее взять билет. Но оказалось, что автобус отменили из-за непогоды. На дороге, типа, небезопасно. Завтра с утра обещали пустить дополнительный рейс.

Впрочем, Пашок, наоборот, порадовался, что так всё обернулось. Но Наташка никак не хотела смириться. Расстроилась, опять плакать начала. Он сперва по привычке жалеть её стал, но потом всё же, не стерпев, возмутился:

– Да чё, тебя убьют, на, что ли, за доклад твой? У тебя уважительный отмаз есть. Смотри, что на улице делается!.. Чё ты плачешь, на, как дура? Завтра поедешь, на!..

Лицо её сразу вспыхнуло, глаза перестали источать влагу и налились холодной решительностью. Она побежала к кассам и стала узнавать про другие автобусы – про все, которые могли идти в сторону А., про коммерческие, про маршрутные такси. Ей человеческим языком объяснили, что движение временно приостановлено.

Тогда она побежала к частникам. Там, перед вокзалом, пару машин стояло. Стала договариваться, любые деньги предлагала.

Тут уж Пашок, конечно, не выдержал – схватил её за руку, посадил в свою «девяностодевятку» и сам повёз её в А. Со злостью надавив на педаль газа, он понёсся по безлюдным улицам, вздымая лужи к небу, потом по обезображенной, избитой, старой дороге лесопарка, сокращая путь и оставляя в стороне пост ДПС, выскочил на шоссе возле одинокой, непривычно безлюдной «Шахерезады» и поднажал ещё.

Дворники едва управлялись со встречным натиском бесконечной воды – лобовое стекло казалось каким-то расплавленным, только мутные искажённые очертания просматривались сквозь него.

Благо, машин на дороге почти не было. По встречке только одинокий грузовик с прицепом еле-еле прополз. От греха подальше Пашок всё-таки тоже решил сбросить скорость. Впереди покоцанный уазик шарахнулся в сторону близлежащей деревеньки. И только одинокая «копейка», словно маяк, серой кляксой мерцала вдалеке. А когда дождь пошёл ещё сильнее, какими-то огромными, обволакивающими, непрозрачными каплями, то и та пропала из видимости.

Двигаться было совершенно невозможно. Мутные брызги крупно и тяжело стекали с лобового стекла, навязав дворникам невыполнимую работу. Пашок съехал на обочину и остановился.

– Ща, может, чуть успокоится, поедем, на, – сообщил он хмуро.

– Спасибо тебе, Паш, большое, – сказала Наташка и, бросившись ему на шею, страстно и продолжительно поцеловала.

Пашок засмущался, приободрился, но чтоб не показать виду, нахмурился ещё больше.

– За что?

– За то, что ты у меня такой добрый, – нежно пролепетала она, прижавшись к нему.