Семь жизней. Рукопись неизданного романа

Предупреждение не было беспочвенным. Каждый раз в кругу незнакомых пацанов находился какой-нибудь чересчур «умный», который начинал её клеить. Пашок уже устал отбивать попытки. Хорошо, Б. – город маленький, все про всех всё знают, а если и не знают, то узнать не трудно.

Здесь же заранее предостеречь не было лишним. Хотя, к примеру, толстяк с бородкой опасности точно не представлял. Да и щуплый тоже.

А вот волосатый смотрелся более внушительно – высокий, худой, но жилистый, крепкий, опять же – на вид постарше будет.

Для Пашка соперником считался только тот, кто физически его превосходил или хотя бы не уступал – короче, выглядел этаким мужиком. Все остальные в этом плане просто не воспринимались из-за необъяснимой, но полнейшей уверенности в том, что женщины обращают внимание лишь на сильных мужчин.

Пашок решил заприметить, как поведёт себя волосатый, но и выставлять напоказ свою озабоченность по этому вопросу он тоже не собирался, а потому чрез силу выдавил наружу сдавленный, безрадостный смех, призванный смягчить сказанное.

Пацан тоже засмеялся и представил своих друзей:

– Этот, с бородкой – Артём, а который волосатый – Алик.

– Волосатый и сам бы мог представиться, – упрекнул его волосатый и тоже протянул руку.

Пашок, досадуя на возможное «склеивание» им Наташки, размахнулся и, насколько возможно, крепко сжал его пальцы:

– Да, ладно, не обижайся ты, – отмахнулся от него Кирилл и продолжил, указывая на мужика: – А это Вован Петрович пьяный сюда забрёл отдохнуть.

Без интереса ответив толстяку, подошедшему за рукопожатием, Пашок заметил:

– Надо бомжа этого на крыльцо вытащить. Нехрена вонять тут лежать.

Волосатый как-то чересчур раздражённо вдохнул в себя воздух и взял баклажку с недопитым пивом. Налил себе одному. Это Пашку не понравилось. Это Пашок заприметил.

– Э, командир, на, – сказал он ему, – Давай уж всем наливай, раз взялся. Ладно, хрен с ним, с бомжом-то… Как говорится, не трожь говно, на!..

Волосатый вспыхнул – глаза его кинули недобрый взгляд – но послушался: стал пиво разливать всем.

– Стаканов на всех нет, – сообщил он. – Девушка будет?

– Буду, – кокетливо заявила Наташка.

Это Пашку тоже не понравилась. Это он тоже заприметил.

– Почему нет? – он посчитал стаканы. – Пять. Чё, бомж, что ли, один стакан загадил, на?

Мужик зашевелился и, приподнявшись, пролепетал:

– Сынки, я не бомж. У меня в Брехаловке дом.

Это Пашка рассмешило:

– Ну а чё ты тогда тут разлёгся, на?

– Сейчас пойду домой. Я тут от дождя… А потом вот с ребятами выпил и сморило.

– «Сморило»! Ладно, – скомандовал Пашок волосатому, – наливай, а я из горла буду.

Мужик сразу же вскочил, вытащил из сумки, висевшей у него через плечо, чекушку водки, подбежал к столу с выпученными глазами и, некоторое время пошевеля губами беззвучно, наконец, разгубастился:

– А можно, ребята, я с вами тоже выпью немножко? Я, знаете, как люблю молодёжь!.. Вон и девочка у вас какая красивая сидит.

– Иди домой! – рассердился Пашок.

– Я пойду, – мужик с чувством ударил себя в грудь. – Пять минут посижу, выпью пять капель и уйду. Тебя как звать?

– Тебе зачем, на?

– Ну как?

– Павел меня зовут, на.

– Паша, – тот встряхнулся и несколько собрался. – Не откажи. Пять минут, выпьем – и я пойду. Владимир Петрович.

Он протянул свою мозолистую руку.

Вот всегда они так, мужики эти деревенские! Как скажут так скажут. С виду черти чертями, но если уважают, то уважают. Кажется, они и сказать-то по-другому не могут, так, чтоб не уважить. Всё-таки жизнь прожили. За это Пашок и уважал их больше всех. За уважение.

Крепко пожав его руку, он позволил ему присоединиться.

– Ладно, садись.

Все сели за стол, мужик налил себе водки.

– За молодых! Особенно за девочку вашу.

Выпили. Закурили. Пашок заметил, как волосатый исподлобья взглянул на Наташку. Долго смотрел, изучал, отвернувшись только тогда, когда сделал некоторое усилие над собой. Это Пашку очень не понравилось. Это Пашок очень заприметил.

Он, досадуя, присосался к баклажке и, до дна осушив её, бросил в угол комнаты. Та, звонко отскочив от стены, закатилась куда-то под стол, а пронзительный, смачный, дерзкий звук, изданный ею, какое-то время ещё висел в воздухе. Такой негодующий, торжествующий в своём негодовании, а в торжествовании – величественный.

– Ты чё буянишь? – вскричала Наташка.

– Вот все они бабы такие. Из-за неё попали в эту жопу, а она ещё «чё буянишь», на, – буркнул Пашок, оглядев пацанов и затем со злостью плюнув на пол.

Ему казалось, что он имел права на такие эмоции – если не на большее. Во-первых, повёз её, когда мог бы забить на всё и попивать сейчас пивко да водочку с Женьком и Славкой. Во-вторых, это её идея была «пойти посмотреть домик» со всеми отсюда вытекающими. Значит, на ней лежала ответственность за неудобный поворот, оказавшийся здесь: быть связанными совершенно неожиданными обязательствами перед абсолютно незнакомыми, чужими людьми. И, в-третьих, коли виновата, то хотя бы уж молчала.