Семь жизней. Рукопись неизданного романа

Пашок расхорохорился, раздухарился. Пообещал: я, типа, устрою, у меня, типа, отец – начальник охраны в «Бездне». Туда можно охранником. Или, типа, на фирму к нему самому, тоже пластиковые окна ставить. Типа, научится, ума большого не надо. Или вон к Женьку в автосервис. Или к Славке компы продавать. Или, на худой конец, дворником в ресторан «Волна», там тоже друган, типа, Ваня Торчков на синтезаторе играет живую музыку. Может устроить. И делать-то ничего не надо: пришёл, «бычки» пособирал и кури, а тысяч семь в кармане.

В общем, картину расписал необъятную. В довершение всё-таки ума хватило спросить, типа, чем сын-то занимался, что делать, типа, умеет. Они: он у нас в А. в институте преподавал, профессор. И как начали: философия, какая-то филология, теология, башку свернёшь.

Пашок эту самую башку-то почесал грязными ручищами, ещё чего-то там пораздумывал. Но всё же сконфуженно ретировался. Нет, типа, я – Пашок, монтажник пластиковых окон, профессора не смогу никуда устроить. Хотел, правда, добавить: «Вот отец!..», но вовремя осёкся.

Отец потом орал: ты чё, типа, дурак. Оказалось, у этих Петушевских семья не то что… Сам, дед-то, полковник в отставке, в Афгане был, спился, правда, на дачу его выперли, он самогон там теперь бодяжит. Бабка – с двумя высшими образованиями, в восьмидесятых в горкоме работала. Сестра её до сих пор то ли в мэрии, то ли в гордуме. Дочь деда от первого брака – Ивана Дмитрича вторая жена. Младший сын – в аспирантуре.

А старший, как выяснилось, – профессор. У него и жена, которая ушла, какая-то совсем не простая тётя. Отец её имя отчего-то странным благоговейным шёпотом называл.

Вот такие дела. А они ещё слушали его, стояли, бабка-то из горкома и сестра её из мэрии, внимали, ни слова против не сказали, что их какой-то лошок жизни учит. Пашок, наверное, тогда в первый раз на свои возможности да и на себя самого немножко объективней посмотрел. С тех пор стал сначала к человеку приглядываться, прежде чем решение проблем предлагать. Тему сначала старался прощупать. Если знакомо, значит, порядок. Нет – лучше промолчать. О другом заикнуться.

Так и теперь вышло. Волосатый: типа, барабаны. А Пашок в них ни одним местом не разбирался. И лохануться тоже не хотел. Подумал-подумал – да и решил в целом по року пройтись – барабаны-то, типа, оттуда.

– Рок – это не музыка, – сказал он.

Волосатый оживился:

– А что музыка? Попса?

– Попса это так, поплясать, с бабой пообжиматься.

– Шансон?

– Шансон – музыка, но он тоже слился после Миши Круга.

– А что?

Пашок снова попал в щекотливую ситуацию. По правде говоря, он музыке вообще большого значения не уделял. Даже не мог представить, как это люди могут ей серьёзно заниматься, жизнь на неё тратят. Он и Ваня Торчков тоже говорил: музыка – говно, зря связался.

Но лохануться перед волосатым никак нельзя было. Действительно, что из всего этого говна более-менее музыка? И кивнул на толстяка:

– Вот чё он слушает?

– Артём! – крикнул волосатый. – У тебя что там в плеере играет?

Артём отложил наушники и испуганно ответил:

– Да всё подряд…

– А ты рок слушаешь? Паша говорит, что рок это не музыка.

– Слушаю… Но рок, думаю, музыка недобрая… дьявольская какая-то…

– Во! Правильно пацан сказал. Музыка должна быть добрая, – выкрутился Пашок.

Но волосатый не отступал:

– Ну а что тогда? Классика?

И это, между прочим, Пашку опять не понравилось. Это опять неосознанно заприметилось как-то внутри.

– От классики у меня голова болит… Но вот у меня знакомый пацан есть, музыкалку закончил – так он всё чё хошь может сыграть на пианине. Даже «Владимирский централ» враз подобрал. А у рокеров только понты гнилые, ничего путём подобрать, сыграть не могут! Зато мнят из себя музыкантов, на.

Это Пашок про Ваню Торчкова заикнулся. Ваня Торчков, кстати, тоже рокеров не любил. Правда, и классику тоже. Он вообще ничего не любил. Он пиво любил.

– Рокеры играют только то, что прёт, то есть что нравится. А если не нравится, тогда зачем играть? – заявил волосатый.

– Ну, это не музыканты. Музыкант должен всё знать и уметь играть. Вот друган мой, Женёк, играет блатные песни, а мы попросили его один раз подобрать «Чёрный ворон», так он не смог. Мне, говорит, народные не нравятся. Вот скажи, он чё, музыкант что ль? Также и рокеры.

– Музыкант должен быть профессионалом, – вдруг поддержал толстяк. – Есть, конечно, в роке хорошие музыканты, но это те, что собаку в своём деле съели. Также и джаз. Сколько джазу уже? 100 лет. Вот они и научились, свои законы, гармонии выдумали, а старую традицию не забыли, всё могут сыграть, на ходу импровизируют. Нельзя же всё отрицать. Гении, конечно, всё могут, но их единицы всегда были. А сегодня каждый о себе как о гении думает.

– Понимаешь, Артём, мы панк играем, там другая идея заложена! – взорвался волосатый.

Был бы другой «базар», Пашок с удовольствием прямо тут ему репу и начистил бы, чтоб не взрывался, а нормально разговаривал. Но пошли какие-то специфические хрени, и он решил воздержаться. Тем более толстяк неплохо волосатого словесно задавил: