Семейное дело

И про себя проклял тот момент, когда ответил на ничего не значащее приветствие старшего офицера, после чего оказался в соседнем с ним кресле — Мюллер тяготился обществом фон Руджа. Вроде ничего необычного в представителе «Аненербе» не было: невысокий, щуплый, аристократически бледный хлыщ, на которого другой раз и не посмотришь, но… Но фон Рудж нагонял на окружающих страх: холодным взглядом, жёстким словом, движениями бойца и просто — одним своим присутствием. Рядом со штандартенфюрером даже он, гауптштурмфюрер Мюллер, фронтовик, прошедший Францию и Польшу, а теперь — Россию, дважды раненный и награждённый «Железным крестом», ощущал лёгкий озноб.

Хотелось подняться и уйти.

— Никаких евреев вообще, — усмехнулся фон Рудж, продолжая разговор. — Никаких.

— Согласен.

— От них одни неприятности.

— Совершенно верно.

— Так говорит фюрер.

— А фюрер не ошибается.

К счастью для Мюллера, свет в эту же секунду погас, заиграла весёлая музыка, и начался довоенный фильм «Премьера» с несравненной красавицей Царой…

А когда он закончился, Пётр отказался от неискреннего предложения Мюллера и подтянувшегося начальника местного гестапо «продолжить веселье в офицерском клубе» и пешком отправился в свою квартиру — в одиночку, по тёмным и заснеженным улицам Озёрска.

Крепко изменившегося со времён Гражданской войны.

Появились новые здания, новые памятники, новые улицы… Лицо преобразилось, но город остался узнаваемым, и Пётр то и дело натыкался на памятные дома и закоулки, на деревья, лавочки и выбоины в брусчатке, с которыми, кажется, не могла справиться ни одна русская власть: ни царская, ни советская.

Бруджа наталкивался и сентиментально улыбался.

«Похоже, я стал настоящим немцем».

Да нет, не стал, просто прикидывается, так же, как раньше прикидывался местным чекистом, а до того — поляком, снова немцем, шведом, англичанином и ещё датчанином… Он всегда прикидывался. Всегда старался скрыть сущность охотника, причём, по возможности — рядом с отъявленными палачами: воевал во Франко-прусскую, топил в крови Парижскую коммуну, истреблял буров в Южной Африке, вместе с австрийцами и галичанами вырезал русинов в начале Первой мировой… Пётр всегда находил тех челов, которые хотят и любят убивать и мало чем отличаются от зверей, но… Но все они всё равно оставались для него пищей.

И дрожали в присутствии охотника.

Так заведено: челы — пища.

А он…

Он — несчастный, одинокий масан, потерявший свою честь в маленьком русском городке и поклявшийся всё исправить.