Семейное дело

Тесть не осуждал посиделки у дочери. Но в его молчании было презрение того, кто служит, к тем, кто прислуживает. Зять и тесть не любили друг друга. Их примиряла Валя.

В ней не было Олиной преданности. Но разумная благодарность.

Как-то они с Валей заехали к Чаевым на именины тещи. Женщины сервировали стол. Тесть с зятем в гостиной потягивали аперитив. Академик раздобрел и постарел. Владимир носил модные бачки и костюмную пару. Они вяло обсуждали то, сё в ожидании застолья, когда тесть, как бы между прочим, предостерёг зятя от человека, упорно искавшего с Орловским дружбу.

– Я знаю, кто он, – сдержано сказал главред. – Зачем вы мне об этом говорите?

– Будь бдителен. Этот человек опасен.

– Вас долго не было в стране. Здесь многое изменилось. Не все вокруг враги.

– Ты прав. Пока нас большинство. Но как ты точно намекнул – со стороны виднее.

Тесть прежде тоже предостерегал. Но сейчас одергивание раздражало. Орловский пригубил и сдержанно сказал в бокал – получилось будто бы из бочки:

– Так, может, хватит за кадык держать? Самим не надоело?

Тесть грузно встал и оттянул подтяжки. Очки блеснули на его курносом лице.

– Володя, ты думающий человек, и ты за перемены – знаю. Таких, как ты, вас большинство. Вы даже не согласные будете работать. С вами просто. Еще есть те, кому необходимо всё сломать, чтобы понять свою ошибку. Таким всё тоже можно объяснить. Еще есть дураки. Им посулить, объединить и натравить – они до основания всё разрушат! – он со смешком вяло махнул. – Пускай таскают кумачи под «ура» на парадах!

Орловский растеряно покривил губы на откровенность тестя.

– Но есть и те, которые всё понимают. Они не с нами, но не против нас. Такие, как говорят твои, есть при любом режиме. Для них нет родины. Точнее, родина для них – весь мир. Случись чего, они зовут на баррикады. Но их самих ты там не встретишь никогда! И там, – тесть ткнул за спину кулаком и большим пальцем «клёва», – прекрасно поняли – нет смысла с нами воевать. Нас можно изнутри расковырять. Для этого нужны как раз вот те, кто позовут на баррикады! А ваш знакомец – он как раз из них! Так вот здесь, – академик ткнул пальцем вниз, – их надо истреблять! А там – растить! На них нельзя скупиться! – Тесть хлопнул о живот подтяжкой. – И путь ему – туда!

Орловский покраснел. Неторопливо потёр прикрытые веки.

– То есть тот, кто хочет жить нормально – враг?

– Ты за обездоленного своего не хлопочи! Пока от скуки вы под водочку с икрой спасаете народ от новых паразитов – у нас их нынче много развелось! – этот народ вкалывает вам на костюмчик из двухсотого отдела ГУМа! – Орловский покраснел. Чаев усмехнулся. – Так что старайся! Обеспечивай жену. А с этими мы управимся, не сомневайся. С тобой то дело общее у нас!

Орловский дома с раздражением рассказал всё Вале. Она присела на подлокотник кресла, в котором сидел муж, и, обняв его за голову, сказала:

– Ну что ты дуешься! Ведь папа прав – этот жучила может всем всё испортить!

Перстень с бриллиантом больно царапнул Орловского по щеке.

Затем настали перемены. Орловского называли «совестью эпохи».

Спустя год после смерти тёщи умер тесть. А через неделю после того, как взвод солдат в фуражках с малиновыми околышами дал ружейный залп над его могилой и передал подушечки с орденами семье, в кабинет главного редактора пришёл тот, от кого предостерегал тесть. Орловский вспомнил его фамилию – Нефёдов.

Небольшого роста, одетый с недешевой простотой Нефёдов, постарел, но говорил так же вкрадчиво и слащаво. Он предложил главному редактору материал об академике Чаеве. Сообщил, что он бы не хотел портить безупречную репутацию члена генеральской семьи, но если они не договорятся, материал не залежится. Кожа на голове Владимира Дмитриевича побагровела. Его первым порывом было выгнать негодяя вон, но Орловский попросил время ознакомиться с документами.

В письменах не было ничего крамольного: разведчик делал то, что ему было положено делать – служил своей стране. К тому времени разоблачениями было никого не удивить. Но сразу отделить правду ото лжи было не просто.

Орловский вызвал зама, соратника и опытного человека, отдал документы и распорядился срочно подготовить материал в печать. А сам улетел в командировку и пропадал том, когда материал появился в номере. Следом случилось то, что Орловский не ожидал – у жены случился инсульт.

Дома Вера сквозь зубы прошипела:

– Ненавижу! – и, хлопнув дверью, ушла.

В больнице он долго беседовал с врачами, расспрашивал и узнавал: оттягивал встречу с женой. А потом в отдельной палате на белой подушке он увидел мёртвое, без морщин лицо Вали, какое бывает у больных с её диагнозом. Здоровый глаз жены бесстрастно следил за ним, и это, казалось, единственное, что жило в ней – её глаз с красными прожилками. Он вспомнил, как давным-давно вошёл в палату к другой женщине, раздавленный и убитый, но теперь в его сердце ничего не дрогнуло. Он знал, что выполнит свой долг, и расчёт с Чаевыми будет закончен. Винить себя ему не в чем.