Семейное дело

На неделе газеты сообщили об утрате, которую понес Орловский. Рассказывали подробности о том, как он вернулся из командировки, застал, сделал. Ему звонили, слали телеграммы, навещали, соболезновали. После похорон многие теперь уже не нужные вещи Вали Владимир Дмитриевич отдал соседке.

10

После первого свидания у него дома Нина заметила, что ему тяжело видеть другую женщину у себя, и они встречались в гостинице. Сначала ей было страшно неловко, и она боялась оказаться в гнусном положении: молодая стерва прыгнула в еще тёплую постель к вдовцу для своей выгоды. Но то, что они было приняли за нетерпение двух разочаровавшихся людей, разрасталось во что-то огромное. С каждым месяцем они сильнее и сильнее привязывались друг к другу. Владимир Дмитриевич много знал и оказался остроумным рассказчиком. Нина же умела слушать, и её замечания поражали его точностью и интуитивным пониманием сути того, о чём она, случалось, узнавала впервые. У них было одинаковые представления о добре и порядочности, но и степень допустимого зла по отношению к человеку лживому они так же понимали одинаково. Стоило кому-либо из сотрудников ляпнуть глупость на совещании или собрании, и Орловский с Завьяловой украдкой переглядывались. В глазах их вспыхивала озорная искорка единомышленников, которую они немедленно гасили, чтобы не выдать себя. И в такие мгновения обоим стоило нечеловеческих усилий сдержаться и не сбежать с работы, чтобы раствориться друг в друге.

Рядом с Володей рутинная работа в редакции, в комитетах и общественных объединениях, куда Орловский ввёл Завьялову, обрела для Нины смысл. Владимир Дмитриевич посвящал её в тонкости межклановой борьбы, с иронией рассказывал ей о тех, с кем начинал – кто был ему обязан и кому обязан он; о тех, кто лишь сломав, как говорил его покойный тесть, узнали цену заблуждений.

Нина не особенно вдавалась в тонкости Володиных философствований, но помогала ему, как помогает преданная женщина своему мужчине. Она редактировала доклады, писала отчёты, занималась секретарской рутиной, до которой у Владимира Дмитриевича не доходили руки. Она ни о чём не просила Володю, но была благодарна ему за то, что они с девочкой теперь не задумывались о деньгах. Ей было приятно хотя бы иногда не трястись в метро; не толкаться на пятачке кухни с хорошими, но чужими людьми; не бегать по магазинам. А вместо этого побыть хозяйкой просторного дома, поужинать в ресторане, проехать в автомобиле с любимым. Эти маленькие бытовые вольности – особое, независимое состояние души. Кроме того, ей льстила любовь известного человека, с мнением которого считались те, кто решал в стране. Она гордилась своим Володей. Орловскому же по-мужски льстило сознавать себя опорой для умной, молодой и красивой женщины. Он увидел, что они еще могут быть счастливы, и теперь всем сердцем хотел этого.

Соседка Лапшина сразу почувствовала в Нине новую хозяйку. Старушка со слащавой улыбочкой угодливо вызывалась сходить в магазин, присмотреть за квартирой и «котиком» – всё для них, лишь бы за ней остался огородик на даче.

Это забавляло. Любовь великодушна. Никто не покушался на «права» соседки.

Как-то Владимир Дмитриевич деликатно завёл:

– Если ты не спешишь, подождём год. Так принято.

– Не будем об этом, – ответила Нина.

Но сердце сжалось от радости и от благодарности за его прямоту.

11

В конце весны, второй раз за пять лет замужества, к Орловскому приехала Вера. Московских друзей она навещала часто, но у «мужа матери» появилась впервые. По делу.

Им с супругом срочно понадобились деньги, и Вера хотела продать участок, который после смерти деда перешёл матери и Владимиру. С детства она привыкла получать все даром, полагалась на знакомства деда и погоны отца и всегда считала себя хозяйкой дедова и матери наследства. Владимир для неё был на её участке и в квартире временным жильцом. Поэтому она приехала за своим. Особенно после всего, что её семья сделала для «редактора», а он их «предал».

Орловский и Нина только разложили вещи из сумок, когда у ворот загородного дома остановилось такси, и Вера позвонила в двери требовательно и нетерпеливо.

Пока «родственники» объяснялись, Нина ждала на втором этаже. Она слышала бубнящие голоса. Потом входная дверь хлопнула. Володя вошёл и опустился в кресло. Он медленно потирал прикрытые веки. Желваки ходили на его лице. Галстук сполз набок.

Нина сзади положила руки на его плечи. Плечи мелко дрожали. И Нина всем сердцем уже ненавидела пигалицу в мини со злым личиком стервы.

– Что? – прошептала она.

– Пустяки! – ответил Орловский. – Она вспомнила, что она дочь своей матери.

Он рассказал, что предложил ей деньги, но Вера требовала участок и дом.

– Ты можешь раздавить её, как муху! – сказала Нина.

– Она дочь Вали! Этого не будет никогда!

Но визит оказался не «пустяки» как говорил Володя. Среди гадостей, которые Вера наговорила «отчиму», с искусством прирожденной дряни она нащупала и наугад вонзила острые булавки в сердцевину его совести:

– А ты, я вижу, обернулся быстро! Год не прошёл, а ты уже жених!