Семейное дело

Он еще улыбался, улыбался как бы по инерции — до него не сразу дошли слова, сказанные директором. Мало-помалу улыбка сползла с его лица, будто кто-то провел по нему мокрой тряпкой и смыл ее. Теперь на лице Бешелева была растерянность, — вдруг она сменилась отчаянной решимостью.

— Я думал, что лучше будет посидеть в своей компании.

— Я вам не компания, — уже громко и резко оборвал его Силин и вышел первым. Уже в зале он опомнился и пропустил вперед Киру. — Идем домой. Хватит на сегодня, пожалуй.

— Ты не сердись на него, — уговаривала его Кира, когда они одевались, и когда вышли из кафе на улицу, и когда шли домой. — Парень ведь от чистого сердца хотел сделать нам приятное. Ну что тут такого? Я знаю, ты скажешь — отрыв от масс и все такое прочее… Хорошо, ты не был таким, и возможностей у тебя не было, но…

— Перестань, пожалуйста, — поморщился Силин. Он думал о том, что зря отпустил шофера, придется трястись в автобусе. — Ты не хочешь понять, куда он забредет с этими замашками.

— Но ведь когда к тебе приезжают из главка или министерства…

— Да, разумеется, и кофе и коньяк подают в мой кабинет, — не дал ей договорить Силин. — Ты путаешь гвозди с панихидой, милая.

— И все-таки ты был излишне резок. Испортил им настроение.

Он остановился. Вот как? Настроение? Я могу испортить им карьеру, стоит только позвонить в обком комсомола и сообщить о тайном столе за кулисами. И довольно говорить на эту тему.

Впрочем, уже сейчас он знал, что никуда не позвонит и никому ничего не скажет.

Когда Алексей и Нина вышли на улицу, час был еще не поздний — около десяти и веселье в кафе шло вовсю. Но оставаться там дольше Алексей не мог, и, когда он поднялся, Нина встала тоже. Она тоже пойдет домой. Внутренне Алексей поморщился: придется провожать, а ему больше всего на свете хотелось остаться одному. Он не был пьян, хотя и выпил много вина: как бывает в таких случаях, нервное напряжение оказалось слишком велико, чтобы опьянеть. Во всем теле была тяжелая усталость, как после долгого бега, и он не мог стряхнуть ее с себя. Ладно, провожу Нину и спать, спать, спать…

На улице было по-прежнему морозно и снег скрипел под ногами. После теплого кафе Нине стало холодно, и она торопливо взяла Алексея под руку, словно пристраивалась поудобнее, чтобы хоть немного согреться возле него.

— Я тебя провожу, — сказал Алексей. — Но если там у подъезда ждет муж…

— У меня нет никакого мужа, — сказала она. Алексей поглядел на нее, и Нина, чуть повернув голову, ответила ему спокойным взглядом. — Давно, уже год. Просто я никому не рассказываю об этом. Не очень-то приятно рассказывать, что тебя оставили.

Об этом она говорила тоже спокойно, даже без легкого хотя бы налета грусти, как о чем-то давнем, таком, что уже перегорело, переболело в ней. Обычная история. Муж работал здесь же, на заводе, в монтажном отделе, пропадал в командировках месяцами, молодой парень, вот и не выдержал… Встретился в Средней Азии, где устанавливал компрессоры, с какой-то женщиной, прислал телеграмму: «Извини можешь считать себя свободной вернусь оформим все дела». Сейчас его здесь нет. Ушел с завода и укатил в Среднюю Азию к новой жене.

— Вот так я и сбегала замуж, — усмехнулась Нина.

Какое-то время они шли молча.

Эта короткая и действительно, в общем-то, простая история неожиданно взволновала Алексея. Молодая женщина, которая шла рядом с ним, оказывается, была несчастлива, и, быть может, даже большим несчастьем, чем он сам! Между тем, что случилось год назад с Ниной, а сейчас с ним, существовало некое прямое и близкое родство, достаточно близкое для того, чтобы Алексей не мог не почувствовать жалость к этой женщине, и теперь его собственная боль как бы потеснилась, уступив другой, чужой боли.

— Только очень прошу — не надо никому говорить об этом, — сказала Нина. — Терпеть не могу всякие ахи и охи. Я сама не знаю, почему рассказала тебе всю эту историю. Наверно, кто-то должен был попасться под такое настроение. Попался ты.

— Нет, — сказал Алексей. — Ты уж не ври, если не умеешь.

— Я не вру. Конечно, сегодня я все поняла про тебя…

— И поняла, что есть кому поплакаться, — закончил за нее Алексей. — А жалость, как известно, унижает человека.

— Трудно возражать классику, — усмехнулась Нина, — но все-таки иногда так хочется, чтобы пожалели! Впрочем, чего же меня-то жалеть? Это мне стало жалко тебя. Сидела и даже реветь хотелось, честное слово. Ты ее давно знаешь?

— Давно, — сказал Алексей. — Два года.

— Давно, — согласилась Нина. — Она же еще совсем девчонка. А глазищи-то у нее какие!

— Да.

Нина поудобнее пристроила свою руку на его руку, словно приготавливалась к долгому разговору, и Алексей подумал: как странно! Они знакомы уже полгода, а разговоров между ними все-то и было, что «здравствуй» — «до свидания», и еще по разным комсомольским делам, а сейчас будто все раскрылось, и так хорошо, так легко, так просто и доверчиво, словно у старинных друзей.