Читаем Семейное дело полностью

Потом, когда он уже собрался уходить, она стояла у окна — тоненькая, стройная — в своем пестром халатике, и в темных глазах была тоска. Он старался не глядеть на нее. Воронина сказала:

— Кажется, я возненавижу и твою работу, и твою славу. Они все время что-то отбирают от меня. И не только они… Ты не понимаешь, как это трудно — любить рядом…

— Ты меня любишь?

Она отвернулась к окну. Силин подошел и обнял ее.

— Хорошо, — глухо сказал он. — Сегодня я никуда от тебя не уйду.

— Какая разница? Не сегодня, так завтра и послезавтра. А ты мне нужен всегда. Но я знаю, что в Новый год я буду сидеть здесь одна, как дура, и реветь, а ты…

— Новый год я должен встречать у Рогова, — сказал Силин. — Ему как раз пятьдесят. Ты же понимаешь, что к нему я не могу не пойти.

— Да, — кивнула Воронина, повернувшись к Силину, и ее печали как не было. Она сказала спокойно и по-деловому: — Конечно, понимаю. И, пожалуйста, не думай обо мне. Тебе обязательно надо пойти к Рогову. Особенно сейчас… когда ты на такой волне.

Когда он с Кирой ехал к Рогову, то вспомнил эти слова: «на такой волне». Ему и впрямь казалось, что какая-то волна подхватила его и понесла — все дальше, дальше, все выше, все стремительнее, — и теперь ее бег был уже неукротим.

Рогов просил приехать к десяти, не опаздывая, и в его квартире было много народу: секретари обкома и горкома, командующий округом генерал-лейтенант Круглов, председатель облисполкома — все с женами. Но в кабинете Рогова собрались одни мужчины; женщины помогали Дарье Петровне накрывать на стол или хлопотали на кухне.

Едва Силин вошел в кабинет хозяина, держа перед собой спиннинг, как один из секретарей горкома сказал:

— Еще один герой дня! Даже похудел, по-моему, а план все-таки выжал.

— Как у нас говорят, — шутливо отозвался Силин, — если план выполнен, значит, хорошо работал ДОСААФ.

— Ладно, — в тон шутке сказал Рогов. — Давай сюда подарок и на всякий случай не забудь поздравить именинника.

Они обнялись и расцеловались. Силин все шутил: ну, как оно, по шестому-то десятку? Может, попробуем рука на руку — чья сильней? Рогов развернул спиннинг и отмахнулся: с тобой бороться — своих костей не жалеть.

— Да уж, гвардеец! — засмеялся Круглов. — Как вошел — сразу же стало тесно.

Рогов ушел здороваться с Кирой и вернулся, подталкивая Бочарова. Меньше всего Силин ожидал увидеть здесь Николая. Было непонятно, зачем его пригласил Рогов. Ну, встречались когда-то в ранней юности, что из того? Тоска по прошлому, что ли?

— Знакомьтесь, — сказал Рогов, держа за плечо смущенного Бочарова. — Николка Бочаров, отличнейший человек.

— Ну, — сказал предисполкома, первым протягивая Бочарову руку, — если уж Георгий Петрович кого-то называет так, это исключение из его правила.

— Какого еще правила? — спросил Рогов.

— Никого не хвалить, — улыбнулся предисполкома.

Бочаров обошел всех, пожимая руки, и Силин видел, что его растерянность и смущение все растут. Казалось, он даже не узнал Силина, здороваясь с ним.

— Садись, — сказал ему Силин, пододвигаясь и освобождая место на диване рядом с собой. — Ты один или с семейством?

— С Верочкой, — обрадованно ответил Бочаров. — Она сегодня с утра здесь, она же у меня мастерица по пирогам.

Он обрадовался тому, что обнаружил хотя бы одного знакомого, подумал Силин. Ах, до чего же все-таки провинциальный мужичок Колька! Пришел со всеми своими орденами и медалями, одеколончиком попрыскался — пахнет за версту, а его Верочка, поди, с каким-нибудь немыслимым волосяным суфле на голове и обязательно в парчовом платье до пят — предел мечты любой продавщицы.

— Вы, оказывается, знакомы? — спросил генерал, сидевший рядом, на том же диване, и Силин ответил торопливо, чтобы предупредить ответ Бочарова:

— Он у меня начальником участка. Главный по турбинам, — добавил он, чтобы как-то смягчить свою поспешность.

Пришел еще один человек — долговязый, с вытянутым лошадиным лицом и грустными, умными глазами — редактор областной газеты Вдовин. Поздоровавшись, он сразу подошел к Силину и сказал своим таким неожиданным для его тощей фигуры раскатистым басом:

— Ну, поздравляю, поздравляю! Придется еще один очерк о директоре завода давать, а?

— Я тебе дам еще один очерк! — сказал из другого конца кабинета Рогов. — Хватит Силину славы. Можно подумать, он один эту турбину сделал.

Дарья Петровна стояла в дверях и слышала конец этого разговора.

— Кажется, именинник начинает бушевать? — спросила она. — Тогда прошу всех за стол, а его посадим на кухне.

— Видали, как здесь обращаются с вашим секретарем обкома? — шутливо проворчал Рогов, жестом приглашая гостей а соседнюю комнату.

За столом Силин оказался рядом со Вдовиным. Чуть дальше — за Кирой — сидел генерал Круглов. Садясь, генерал перегнулся к Силину:

— Берегитесь, Владимир Владимирович. Я здесь один, так что буду ухаживать за вашей супругой.

— Дуэли, не будет, Корней Игнатьевич.

Он разглядывал всех. Дочка Рогова — маленькая, некрасивая, рыжая — разносила хлеб, и, когда она подошла к нему, Силин пошутил:

— А ты почему не выросла?

Лиза кокетливо передернула плечами:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза