Семейное дело

— Почему же не по нутру? — неторопливо отозвался Кричевский. — Уютно, тепло и даже никаких лозунгов на стенках. Видите ли, юноша, мы зашли сюда больше из любопытства, чем из желания убить вечерок. Верно, Эдик?

— Верно, старик.

— И вот наше любопытство удовлетворено. — Он повернул голову к Глебу. — Вы кое в чем разбираетесь, только вам мешают чужие мысли, которые вы уже считаете своими. Каждый человек обязан мыслить самостоятельно, дорогой мой.

— Благодарю, — усмехнулся Глеб.

— Нет-нет, я серьезно. Очень, очень толково разбираетесь!

— Вот тебе и рабочий класс! — сказала Надя.

— А это уже запрещенный прием, милая, — с укоризной сказал ей Кричевский.

— Бросьте вы! — с неожиданной для самого себя злостью перебил его Алексей. — Вам здесь просто скулы от скуки сворачивает, вот что. Да, рабочий класс, ну и что? В московских журналах не печатаемся?

— Алеша! — сказала Лида.

Он даже не поглядел на нее.

— Не надо глядеть на нас сверху вниз. Я долго сидел, слушал и думал — презрительный вы человек.

— Так, — сказал Кричевский. — Один ярлычок уже привешен. — Он остановил порывающегося что-то сказать Эдьку. — Не надо, старик, погоди. Сейчас нам подадут дежурное блюдо: мол, всем мы обязаны его величеству рабочему классу.

Теперь уже Глеб остановил Алексея.

— А разве не так?

— Где начинается митинг, там меня нет, — сказал Кричевский, поднимаясь и помогая подняться Лиде — Как говорится, извините за компанию.

Лида прятала от Алексея глаза, а он уже не видел никого, кроме нее. Сейчас она уйдет. Уйдет с этим хлюстом. До сих пор, пока он не видел их вместе, рядом, он еще думал, что это у нее несерьезно. Значит, серьезно, если она может вот так встать и уйти. Его снова зазнобило. Он испытывал странную и неприятную слабость, будто пробежал десяток километров и сейчас ему в самую пору лечь, закинуть руки за голову и закрыть глаза.

— Всего доброго, — сухо сказал Глеб. И снова Нина положила свою руку на руку Алексея.

— Я сейчас, — сказал Алексей, освобождая руку. Он пошел за Лидой и уже в вестибюле остановил ее. Ему было плевать, что рядом стоят этот Кричевский и Эдька.

— Ты хорошо подумала обо всем, Лида? Я должен знать это точно.

— Да.

— Послушайте, юноша, — сказал Кричевский, — не надо затевать скандальчик. Хватили лишку, ну и держитесь мужчиной, право. Ведь всем и все ясно как огурец.

— Не заводись, — подтвердил Эдька. — Мне очень жаль, но…

Резко повернувшись, Алексей пошел обратно в зал. Теперь все. Конечно, все ясно как огурец. Он шел к столику и не видел, как смотрит на него Нина: тревожно и радостно, как бы притягивая его к себе своим взглядом.

Того, что происходило за соседним столиком, ни Силин, ни Кира уже не видели и не слышали. Когда была допита бутылка вина, Бешелев, чуть наклонившись к Силину, сказал:

— Владимир Владимирович, я попрошу вас с супругой туда… — Он махнул рукой куда-то в сторону. — К директору нашего кафе.

— Зачем? — удивился Силин.

— Наверно, вам будет интересно увидеть все, — снова с некоторой загадочной многозначительностью сказал Бешелев.

Этот парень немного забавлял Силина. Все-таки они были плохо знакомы, и, быть может, поэтому Силин приглядывался к нему с особым, если можно так сказать, пристрастием. Техник-технолог — это Силин знал о нем. Бывший комсорг цеха, сумел наладить работу, выдвинули в секретари комитета комсомола… Говорят — настойчив. Работоспособен. А что еще? Нет, не таким был он сам, Силин, комсорг ЦК, и, конечно же, та работа, которую делал он, этому парню не снилась даже в самых худых снах.

— Ну, если надо идти — пойдем, — сказал, поднимаясь, Силин. — Идем, Кира.

Бешелев пропустил их вперед — и снова Силин ощутил на себе десятки глаз. С ним не здоровались; все эти парни и девушки, сидевшие за столиками, были незнакомы ему, но каждый знал, что вот идет сам. Он не раз (правда, каждый раз случайно) слышал на заводе это слово, применяемое к нему: «Сам приказал…», «Сам распорядился…», «Сам вызвал…». Слово это было тяжелым, весомым и нравилось ему — САМ!

Бешелев толкнул дверь со стеклянной табличкой «Директор», и Силин сразу увидел небольшой накрытый стол посреди комнаты — две бутылки шампанского, коньяк, бутылка «Посольской»… Икра. Аккуратно нарезанные ломтики розовой семги. И трое, тоже незнакомых, молодых людей, которые разом встали, едва открылась дверь.

— Вот наш директор кафе, — сказал Бешелев, показывая на одного из них. — А это мои заместители по оргработе и идеологии. Прошу, Владимир Владимирович.

Силин молча оглядел стол, потом всех, кто был здесь. Вот оно что! Тонкие волосы на голове Бешелева светились, как нимб вокруг святого чела. Он даже замер, Бешелев, ожидая похвального слова.

— Слушайте, Бешелев, — тихо сказал Силин, — вам не кажется, что это… что это черт знает что? И если я сейчас позову сюда ваших комсомольцев, вы представляете, что скажут они?

— Но, Владимир Владимирович…