Читаем Семейное дело полностью

Ему очень понравился Бесфамильный. Но вот что значит сутолока жизни: работали вместе, а он помнил его только в лицо. Некогда разбираться в людях? Выходит так, но это худо, хуже некуда! Сегодня надо будет припомнить Бешелеву эту ничем, в общем-то, не примечательную историю.

Совещание уже началось, докладывал заместитель директора по экономике, и Нечаев почти мгновенно переключился на него. Все, о чем он говорил, Нечаев уже знал. В декабре они вместе отрабатывали годовой план. Когда Нечаев предложил свою помощь, замдиректора удивился: разве у вас сейчас мало других забот? «А разве план — не одна из моих главных забот?» Возможно, заместителю директора было не очень приятно это вторжение в его епархию, но спорить он не стал. Не захотел, скорее всего.

И директор тоже знает, о чем будет говорить сегодня его заместитель. План планом, там все расписано: семь турбин, столько-то воздуходувок, столько-то насосов, компрессоров, столько-то ширпотреба. Новое изделие — фены. Эти фены сидят у Силина в печенках. Их навязали в министерстве, отпустили под них в централизованном порядке оборудование и материалы, теперь в двенадцатом цехе надо организовать участок по выпуску фенов. Женщинам нужны фены!

Заместитель дошел до раздела перспективного планирования, и первым пунктом там было — реконструкция термо-прессового цеха. Нечаев поглядел на директора. Силин сидел, положив руки на стол, сцепив пальцы, и не глядел ни на кого. Казалось, он даже не слушал докладчика. Но Нечаев ошибся. Едва тот кончил сообщение о реконструкции, Силин резко откинулся на спинку кресла.

— Есть вопрос, — сказал он. — Что будем делать? Выход поковок уменьшится вдвое, а план остается без учета этого обстоятельства.

Он провел взглядом по лицам всех, кто сидел здесь, пожалуй, дольше других задержался на Нечаеве. И Нечаев понял, что именно от него, от партийного руководителя, в первую очередь ждет ответа не только Силин, но и все, в том числе и Заостровцев, потому что положение впрямь трудное.

Заостровцев предложил переговоры с министерством о резком сокращении поставок заказчикам. Это был, пожалуй, единственный самый легкий и простой выход. Обком поддержит, это бесспорно. Ну, придется побегать, походить по кабинетам Госплана — всюду люди опытные, поймут, найдут выход. В конце концов, семь или восемь тысяч тонн в масштабе такого государства не бог весть какая временная потеря. Но Нечаев, соглашаясь на такой вариант, в душе протестовал против него. Почему кто-то — заказчик, министерство, Госплан — должен расплачиваться за нашу собственную оплошность? И хотя он не был повинен в этой оплошности — пятилетний план завода закладывался без него, — он словно бы физически чувствовал свою причастность к ней.

Сейчас директор поглядел на него, и Нечаев кивнул: да, он скажет… То, о чем он собирался сказать, пришло не сегодня, не перед этим совещанием: ему понадобилось много времени, прежде чем он почувствовал, понял свое право на такой разговор.

— Ну что ж, — сказал он. — Можно, конечно, заручиться поддержкой обкома, двинуть солидной группой во главе с директором в Москву — командировочных денег у нас в начале года много… Можно предположить или даже быть уверенным, что нас поймут. Все-таки реконструкция термо-прессового на самом деле жизненная необходимость, и, как мне известно, наш ОКС уже составил подробную смету, и ее утвердили…

Начальник ОКСа ответил: да, да, все в порядке…

— Значит, остальное очень просто, — сказал Нечаев. — Собираем чемоданы, прощаемся с чадами и домочадцами, берем билеты до Москвы и на какое-то время смиряемся с необходимостью обедать в столовых… — Он уловил еле заметный смешок, словно прошелестевший по обе стороны стола. — Давайте сделаем так. Удобно и просто, и никто нас ни в чем не упрекнет. Но не знаю, как вы, а я не смогу спать спокойно. Я предлагаю другой выход…

На этот раз он уловил иной звук: легкий скрип. Все повернулись к нему, и это скрипнули стулья. Нечаеву не надо было заглядывать в бумаги. Все, что он хотел сказать, было обдумано вдоль и поперек, цифры помнились как таблица умножения.

— Все упирается в литейный цех, — сказал он. — Грустно говорить, но руководство литейного цеха год за годом не может наладить выпуск качественной продукции. И вот я спрашиваю: почему мы, годами выпуская компрессоры и воздуходувки, до сих пор не смогли — или не додумались — внедрить у нас самих кислородное дутье? Я не металлург, но даже по курсу химии для старших классов известно, что кислородное дутье увеличивает объем.

— Объем — да, — сказал кто-то. — А трещинообразования?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза