Читаем Семейное дело полностью

И все-таки один разговор был. Ильин приехал не то после третьего, не то после четвертого курса, и в один из выходных они поехали за город. Ильин лежал в траве; внизу, под откосом, чуть слышно текла река, оглушительно трещали кузнечики. Ольга ушла купаться, он отказался. Она появилась перед ним в простеньком купальнике и села рядом, наклонив голову и выжимая мокрые волосы. Он чувствовал близость ее холодного от купания тела, невольно скользнул глазами по длинным ногам Ольги и отвернулся. Его начало знобить. Вдруг Ольга нагнулась над ним, и несколько капель упало на его лицо. «Ильин, — сказала Ольга, — ты вспоминаешь меня в Москве?» — «Конечно», — ответил он. «Я думаю о тебе каждый день». — «Ну, — усмехнулся он, — нашла себе заботу!» Она отстранилась от него и села, охватив руками голые ноги. «Как все это… странно, если бы ты знал!» — «Что странно?» — «Что я думаю о тебе. Мы ведь с тобой совсем одни — ты и я. Знаешь, когда я была совсем маленькая… там, на барже… я мечтала, чтоб мы жили вчетвером: ты, я, отец и собака». — «Не надо, Оля, — попросил Ильин. — Все это уже очень далеко». — «И ничего не осталось?» — «Осталось, конечно, — сказал Ильин. — То, что мы сейчас здесь, видим, слышим…»

Надо было как-то кончать этот разговор. Озноб не проходил. Ильин почувствовал: еще секунда, и он не выдержит. Не выдержит близости этой девушки, и тогда все будет совсем худо. Он встал и начал надевать рубашку. «Пойдем, — сказал он, — уже пора». Должно быть, Ольга поняла тогда, почему он поднялся и сказал «пора»…

А зимой он получил письмо, Ольга писала: «…я счастлива. Если б ты знал, как я счастлива! Порадуйся за меня…» Он обрадовался, и это была искренняя радость. Все, что произошло тогда с Ольгой, он узнал позже, встретив ее снова, совсем не похожую на ту девушку, которую помнил с детства…

11

…Приближался Новый год, и девчонки решили устроить в общежитии пир горой. Собрали деньги — с парней из мужского общежития побольше (вино!), с девчонок — поменьше. Все рассчитали до копейки, и вышло если не пир горой, то уж, во всяком случае, совсем неплохо. У кого-то нашлась знакомая в райпищеторге, которая (конечно, не за красивые глазки) обещала достать то, чего в магазинах не бывает, кто-то взялся спечь пироги, да не какие-нибудь с мясом или капустой, а с грибами и рыбники, чтоб до отвала на всю честную компанию, кто-то предложил съездить в Горелово и купить поросенка. Три часа туда и обратно, да там часа два — подумаешь! Постановили: послать троих, тянуть жребий. Ольга вызвалась поехать сама.

Утро, когда она с двумя девчонками пришла на вокзал, было холодным и мозглым. Они озябли, пока ехали в трамвае. И как хорошо было очутиться в пустом, жарко натопленном вагоне пригородного поезда, будто кто-то добрый заранее знал, что прибегут три таких эскимо на палочках с покрасневшими носиками и коленками. Девчонки, опередив Ольгу, сели возле окошка, за которым еще стояла густая темень, ежились, постукивали по полу ногами в ботиках — вот дурехи, в такую погоду и в ботиках! Ольга одолжила у комендантши валенки, и плевать ей на красоту. Главное, чтобы ноги были в тепле.

«Ну, мешочницы, — сказала одна из подружек, — давайте помолимся, чтоб никто к нам не сел. Я тогда завалюсь и покемарю до самого Горелова».

«Не выспалась! — усмехнулась другая. — Меньше со своим Санечкой гуляй. Он тебя хоть в кино-то водит?»

«Он меня по улицам водит и про достопримечательности рассказывает. Вчера в Сад отдыха затащил, и все про статуи, все про статуи… Итальянское Возрождение! А я ему: «Саня, говорю, ты когда академиком будешь?» — «Не знаю, говорит. А что?» — «А то, говорю, я тебе тогда носки штопать буду, а ты мне про Возрождение. А сейчас я целоваться хочу».

«Целовались?»

«Он не умеет. Ткнется губами и стоит, как та статуя».

«Научила бы».

«Да? Я научу, а он скажет — ты откуда знаешь? Опытная?»

«Нужно́ тебе оно́, — махнула рукой вторая. — Возрождение! Академик! У нас ребята по две с лишним тысячи заколачивают — голыми руками любого бери».

«Чего ж ты-то не берешь?»

«А мне б чего полепее, с выбором».

Ольга слушала этот разговор, не вмешиваясь. Ничего нового в нем для нее не было, обычный разговор, такие в женском общежитии слышишь по десять раз на день: кто с кем дружит, кто за кого замуж собирается, кто просто так, кто по выгоде, а кто по любви, кто кого бросил, кто с кем познакомился… Она тоже подумала, что хорошо бы, если в вагоне будет малолюдно, и впрямь можно поспать часок, но тут же, словно нарочно сбивая ее мысль, раздался грохот, команда: «Заходи!» — и ей показалось, что в дверь хлынула человеческая лавина.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза