Читаем Семейное дело полностью

Это были курсанты танкового училища — все без шинелей, с лыжами — вот бедняги, выходной день, а их гонят бегать на лыжах по такой погоде! Но не очень-то они походили на бедняг. Первые, увидев девушек, мгновенно оказались рядом. «Разрешите?» — «Свободных мест много». — «А здесь теплее». — «В ресторане еще теплее, если сто пятьдесят заказать». Это вторая, которая побойчей, сказала насчет ресторана. «Приглашаем». — «А вам не позволено». — «Через год, после выпуска». — «Ну, до этого еще сто раз замерзнуть можно».

Все-таки они сели рядом — трое, еще человек десять или двенадцать — на соседних скамейках, словно бы взяли девушек в плотное кольцо, остро пахнущее казармой и сапожной ваксой. Среди них тоже были куда какие бойкие на язык. «Давайте, девушки, ваши анкетные данные. Прежде всего, холостые или замужние?» — «У меня, между прочим, уже двое детей. — Это снова вторая подружка, которая с выбором. — Что, задумались?» — «Обожаю детишек». — «Особенно девочек от двадцати и выше», — добавил кто-то из курсантов.

Ольга видела: они разглядывают их не стесняясь, в упор, с той жадностью, которая, должно быть, свойственна всем мужчинам, строгой военной судьбой оторванным от каждодневных встреч с женщинами. Шутливый тон лишь прикрывал эту жадность. Здоровые, крепкие, они были счастливы тем, что едут с девушками, и уже одно это настраивало их на особый, не лишенный игривости лад — вон и двусмысленные шуточки пошли в ход! «Так как же насчет данных?» — «У нее, — вторая подружка ткнула в сторону Ольги, — талия, например, как у Дины Дурбин. Смотрели «Сестру его дворецкого»? Что еще?» — «А как по имени-отчеству?» — «И еще ключи, да? От квартиры, где на рояле деньги лежат?» — «Ключи потом».

Все-таки они назвали себя: Элида (которая побойчей), Галя. Ольга… Курсанты тянули им руки, называли себя, но Ольга тут же забывала, как кого зовут. Ей запомнились лишь двое: Энерг — потому что она такого имени отродясь не слыхивала, и Дмитрий — быть может, потому, что у этого Дмитрия были потрескавшиеся, в ссадинах губы. Очевидно, от простуды. Как же его тоже могли потащить на эту лыжную прогулку?

Очень скоро в этот бойкий разговор вступила и Галя, а Ольга лишь улыбалась шуточкам. «А кто ж счастливый отец ваших детей?» — «Про папу только мама знает». — «Ого!» — «Не огорчайтесь, мальчики, про детей я придумала. Все в будущем. А вы и поверили?» — «Мы люди доверчивые». — «Ну, Элидка, — сказала Галя, — смотри, какой тебе выбор. Целая рота, наверно. Не тушуйся». — «Не люблю военных, — жеманно сказала Элида. — Они очень много писем пишут. А потом, что за жизнь с военным? Нынче здесь — завтра там». — «А вы о ком мечтаете?» — «Я? О главном инженере. А она вот — об академике из итальянского Возрождения». — «Фью-ить! Значит, лейтенанты нынче не в чести?»

И вдруг Ольга заметила, что все столпившиеся вокруг них разговаривают только с Элидой и Галей, а ее здесь словно бы и нет, и, уйди она в соседний вагон, никто не обратит на это никакого внимания. Она не огорчилась, так бывало частенько, особенно на танцах, когда ее приглашали чуть ли не последней, когда уже больше некого было приглашать.

Неожиданно она перехватила взгляд одного курсанта — это был Дмитрий, тот самый, с обсыпанными простудой губами, и она смущенно отвернулась. Дмитрий, как и она, не принимал участия в разговоре, и Ольга подумала, что они оба оказались здесь случайно и оба ненужны. К тому же, он болен. Она посмотрела на Дмитрия еще раз, и теперь уже не выдержал он, тоже смутился и покраснел, будто его поймали на чем-то нехорошем.

Но теперь Ольга не слушала, о чем говорят с девчонками курсанты. Этот неожиданный обмен взглядами и это смущение — и ее, и его — оказались настолько тревожными, что Ольге пришлось силой умерить свое волнение. Господи, до чего глупая! Парень посмотрел, а у тебя уже сердчишко как заяц… Она усмехнулась: представляю, что он разглядывал, — сидит этакая кулема в валенках и стареньком платке на голове, и нос лопаточкой, еще красный с мороза. Так о чем они говорят сейчас, девчонки?

«…Это раньше люди умели красиво любить, а теперь что? Раньше девушкам цветы носили, а нынче говорят: «Поставишь пол-литра — приду». — «Ерунда! — вдруг сказал Дмитрий, и все повернулись к нему. Он быстро поглядел на Ольгу, будто обращаясь только к ней. — И раньше, и теперь люди есть всякие». — «И Ромео есть?» — ехидно спросила Элидка. «Есть, — упрямо, даже, пожалуй, с какой-то злостью подтвердил Дмитрий. — Если хотите — Джульетт маловато», — «Ух ты! — сказала Галя. — Это вы серьезно или просто так, мозги нам припудрить?» — «Он у нас вообще самый серьезный, — сказал кто-то из курсантов. — Мы — в увольнительную, на танцы или еще куда-нибудь, а он сидит матчасть изучает в добровольном порядке».

Курсанты засмеялись. Должно быть, с Дмитрием была связана какая-то смешная история, о которой они пока не хотели рассказывать девушкам. Теперь Ольга поглядела на Дмитрия уже с любопытством. Эта его вспышка понравилась ей. Но Дмитрий уже словно бы замкнулся в себе, сидел и трогал тонкими пальцами потрескавшиеся губы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза