Семейное дело

Колька покачал головой. Сейчас он вовсе не был похож ни на того гопника, который тащил всех пить коньяк на чердаке и потом свистел в два пальца, останавливая такси, ни на того интеллигента с цветочками и шутливыми рассказами, который еще час назад сидел за столом у Ильиных. Это был какой-то третий Колька, чем-то удрученный или пораженный, — Ильин пока еще не мог понять, что с ним происходило.

Вокзальный диктор передал, что до отправления поезда осталось пять минут, а в купе никто не заходил и не мешал им.

— И все-таки ты не ответил на мой вопрос, ну, да это, в конце концов, не так важно, — сказал Колька. — В Ленинграде, надеюсь, договорим.

Он был просто грустен и прощался с Ильиным тоже с этой заметной, неприкрытой грустью, хотя через две недели они увидятся снова.

— А вот Князю Потемкину можно позавидовать, — улыбнулся он. — Как у него все просто и ясно! Обязательно съездим к Князю в его потемкинскую деревню, а?

Потом Ильин стоял на платформе, а Колька — в тамбуре позади проводницы и оба молчали, словно стесняясь присутствия постороннего человека. Ильин сказал девчонке-проводнице:

— Знаете, это очень известный ученый, врач.

— Ну, прямо! — ответила она, мельком взглянув на Кольку.

— Вы пожалуйста, никого не поселяйте к нему. Ученый храпит так, что пассажиры не спят в двух соседних вагонах. Это у него с детства. Так и называется — болезнь Муравьева, не слыхали? Совершенно неизлечима!

Девчонка оказалась без юмора и строго ответила, что пассажир имеет право лишь на одно место.

— Совершенно верно, милая! — сказал из-за ее плеча Колька. — Каждый имеет право только на одно место…

Уже по дороге домой, в автобусе, Ильин подумал: а Шток отказался прийти… И знал, почему он отказался: из-за Надежды.

А все-таки странный разговор завел напоследок Колька. «Ты счастлив?» После сорока люди начинают задумываться над этим чаще и чаще, но Ильин не задумывался. Ему было некогда. Сегодня он ничуть не соврал Кольке, сказав, что его всего забирает одно — работа. Но весь остаток дня он думал над этой короткой вокзальной беседой. Он был один, Надежда ушла, видимо, в парикмахерскую, Сережка не возвращался, и у него было время думать и пытаться хотя бы понять, почему Колька завел этот действительно школьный разговор. «Ты счастлив?»

18

Все началось с ошибки, которую совершила Лена. Ошибки при анализах случались и у других лаборанток, особенно в конце смены, и это всегда было понятно: усталость и еще то чисто психологическое состояние, когда в голове остается весь процесс предыдущей плавки и трудно переключиться, трудно рассчитать анализы новой уже по другому титру. Да и объем работы велик — шутка ли, в сутки одних анализов на углерод — под двести, а за месяц — подсчитал кто-то — всех вместе набиралось около тридцати двух тысяч! Но, как правило, эти ошибки удавалось исправлять самим же лаборанткам, и за год едва ли проскакивали одна-две крупные.

Лена совершила именно такую ошибку, и в результате была запорота дорогая плавка — теплоустойчивая 12ХМ. Сразу же сработала незримая цепочка: термо-прессовый — механосборочный — диспетчер — директор — Ильин. Конечно, лаборантку Чиркину накажут, но это было не во власти Ильина: экспресс-лаборатория подчинялась не ему (еще одна нелепость!), а ЦЗЛ[9]. У Ильина было неприятное объяснение со Званцевым, а потом со Штоком. Вместе они смотрели плавильный журнал: конечно, нарушения технологического процесса были, но ведь лаборатория могла, обязана была дать точные данные, тогда не случилось бы этого. Восемнадцать тысяч рублей потеряно…

Ильин не был суеверен, но вот, поди ж ты, почему так случается почти всегда: стоит произойти одной накладке, за ней сразу же начинают тянуться другие… Он сам спустился в лабораторию. Уж если не наложить взыскание, то хотя бы поговорить крепко я имею право? Докладная в ЦЗЛ отослана, там, само собой, как следует «помоют» эту девчонку — дочку Татьян Николаевича, получит она строгое взыскание, будет приказ по заводу, но мне-то от этого не легче. И, войдя в коридор, сразу наткнулся на Ольгу, которая шла из механической с пробами-пирамидками.

— Что тут у вас? — хмуро спросил он. — До праздников вроде бы далеко, да и народ непьющий…

— Погоди, — остановила его Ольга. — Ты к нашей начальнице?

— Нет, чайком с вами побаловаться, — все так же хмуро сказал Ильин.

— Не надо, Сережа, — попросила его Ольга. — Конечно, все это очень досадно, плохо, но Лена Чиркина в больнице, и я… Я прошу тебя не поднимать шум, не дергать девчонок.

Он, пожалуй, подсознательно отметил, что Ольга назвала его по имени, а не «Ильин», как обычно, — и уже одно это заставило его остановиться у дверей заведующей лаборатории.

— Что с ней произошло, с Чиркиной? — спросил он.

— Как-нибудь потом, — уклончиво ответила Ольга. — Но можешь мне поверить, Лена была в таком состоянии… И я очень прошу тебя, понимаешь, — очень! — не говорить о ней с Чиркиным. Вообще ни с кем. Очень прошу, Сережа!

Он усмехнулся. Конспирация! Что она, меня за дурачка считает?

— А ты представляешь, сколько стоили цеху ее… переживания?