Читаем Семейное дело полностью

— Представляю, — кивнула Ольга. — Но я бы хотела, чтобы и ты представил, сколько стоили эти… переживания ей.

— Ох, бабы-бабоньки! — вздохнул Ильин и ушел.

Кто бы мог подумать! Тихоня Лена Чиркина, год как в техникуме, а уже в больнице, и, конечно же, с абортом! В чем-то Ольга права, наверно. Я бы не удержался, и разговор только раздергал бы лаборанток. Но ведь не дело, не дело же, черт возьми! А если у нее эти переживания не кончились? Опять ошибки? И опять Званцев скажет мне, как сказал вчера:

«Вы же знаете, Сергей Николаевич, я очень не люблю ссориться. Так вот, не надо ставить рекордов к приезду начальства — от вас требуется ритмичность и безошибочность».

«Вы полагаете, это была подготовленная плавка?» — спросил Ильин.

«А вы полагаете, что это была случайность? — в свой черед спросил Званцев. — В таком случае это была хорошо подготовленная случайность. Но дело, я повторяю, сейчас даже не в этом. Несколько срывов у вас — и начинается лихорадка на всем заводе. Так не будем ссориться, Сергей Николаевич?»

Лена Чиркина сейчас никак не волновала Ильина. О ней не думал, пожалуй, даже с раздражением. Ольга просила не говорить о ней с Чиркиным? А я и не собираюсь заниматься семейными делами. Если что-нибудь напашет Сережка, я первый вызову его на дисциплинарную комиссию и, уж будьте уверены, сумею поговорить с ним не хуже, чем с другими пахальщиками!

С таким же раздражением он думал сейчас и об Ольге: «Почти святая»! Действительно, распустила крылья, как курица, защищающая своего цыпленка, а цыпленочек-то в свои неполные двадцать… Наверно, Чиркин просто-напросто ничего не знает, вот почему Ольга просила меня ни о чем не говорить с ним.

Домой он вернулся поздно, даже позже обычного, усталый, разбитый, мечтающий об одном: скорее лечь и уснуть. Надежда сидела на кухне и стучала на машинке. Он поцеловал ее в затылок и поглядел на страницу, вправленную в машинку: «…работа двигалась споро, и уже через час дядя Гриша, поправив свои очки в простой железной оправе, сказал: «Пошабашили, братцы». Надежда охотно брала работу на дом и перепечатывала то диссертации, то рукописи местных литераторов, — это была, видимо, как раз такая литературная работа.

Она сдвинула машинку и бумаги на край стола, освобождая место Ильину.

— Роман? — спросил он, кивнув на рукопись.

— Да, сочинение из рабочей жизни, — фыркнула Надежда. — Главный герой — токарный станок. Хочешь послушать? «Мастер сидел в углу цеха на своих огромных деталях…»

— Погоди, Надюша, — перебил ее Ильин, даже не улыбнувшись. — Где Сережа?

— Что-нибудь случилось?

Этот переход от веселья к тревоге был мгновенен.

— Ничего не случилось. Просто мне с ним надо поговорить о делах.

— О господи! — выдохнула Надежда. — Вечно ты меня дергаешь! В кино пошел твой Сережа.

Ильин нехотя поужинал, даже не замечая, что он ест, и ушел в комнату. Лечь и уснуть… Лечь и уснуть… Но он должен был дождаться Сергея. Упрек, высказанный вчера Званцевым, не шел у него из головы. Званцев считает, что ту скоростную плавку организовал я. Он вправе думать так, конечно. Еще бы! Новый начальник цеха, а тут — секретарь обкома партии, иностранные гости, есть случай отличиться! Но, просматривая плавильные журналы за неделю (этим он занимался со Штоком каждый вторник), Ильин не мог ни к чему придраться — плавка была проведена блестяще, с полным соблюдением технологического режима. И те объяснения, которые потом, после, давал гостям и Рогову Коптюгов, были убедительными. Меня-то не проведешь. Это было сделано по инициативе самого Коптюгова. Почему? Может быть, упрек Званцева — «Рекорд для начальства» — следует отнести к нему? Ну, захотел парень форснуть, показать класс, сработать на пределе возможного, в обычный день ничего худого в том не было бы… Даже «молнию» вывесили бы в цехе!

Он лежал и слушал, как на кухне стучит машинка, потом в этот стук вошли другие звуки — звук открывающейся двери, шагов, двух приглушенных голосов; и тогда Ильин громко позвал:

— Сережа, зайди сюда, пожалуйста.

— Не спишь? Мама сказала, ты пришел еле живой. Говорят, тебя вчера здорово мыл директор.

— Ты уже вполне усвоил заводской язык! — усмехнулся Ильин. — А сейчас сядь и расскажи подробно, как вы сработали ту плавку. Ну, ту, скоростную. С самого начала и со всеми подробностями.

— И с матюгами? — поинтересовался Сережка. Он говорил так, как привык говорить с отцом, — в той шутливой манере, которая нравилась обоим. — Матюгов было много, батя! Шеф нас, как тараканов, в тот день гонял.

— Мы говорим серьезно, Сережа, — тихо и устало сказал Ильин.

Сергей долго молчал, словно настраиваясь на этот другой разговор, который зачем-то понадобился отцу. Подробности? Ну, какие подробности? Пришел на двадцать или двадцать пять минут раньше. Коптюгов уже был на шихтовом дворе, о чем-то толковал с работягами… Да, передал им какие-то деньги.

— Деньги? — переспросил Ильин. — Это ты точно видел?

— Точно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза