Читаем Семейное дело полностью

Он вышел на улицу первым, еще надеясь поймать свободное такси, и ему повезло — машина подошла почти сразу же. Он стоял, докуривая сигарету и поглядывая на свои окна: вот погас свет. Снова зажегся — должно быть, Надежда что-то забыла. Мысленно он поторапливал ее. Наконец она вышла, на ходу застегивая пояс пальто.

— Это еще что? — спросила она.

— Скорее, Надюша.

— Это же грузовое такси, фургон, — сказала она. — Ты хочешь, чтоб я на нем ехала туда! Там полно наших, и…

— Ты едешь или нет?

— На этой машине — нет. Ну, не попадем на торжественную часть, подумаешь!

Ильин молча протянул ей один билет, сел рядом с шофером и захлопнул дверцу.

В зал Ильин вошел, когда на сцене появился президиум. Торопливо он добрался до своего места, извиняясь на ходу, и, лишь когда сел, почувствовал, что эта неожиданная, нелепая, упрямая выходка Надежды раздергала его до той усталости, когда хочется закрыть глаза и посидеть одному, а не среди двух с половиной тысяч незнакомых людей.

Он закрыл глаза и попытался выключиться. До него долетали не фразы, а их обрывки: «…новая эра в истории человечества… встречаем трудовыми успехами… объявляю открытым…» Он встал, когда раздались звуки гимна. Там, впереди, на сцене, за длинным столом, тоже стояли незнакомые люди, так ему показалось поначалу, и, лишь приглядевшись, он начал узнавать. Вот секретарь обкома Рогов. Рядом — председатель горисполкома. Потом он увидел Званцева и Нечаева, они были рядом, директор и секретарь парткома ЗГТ. А позади них Ильин вдруг увидел Коптюгова, и ему надо было приглядеться как следует, чтобы убедиться, что это действительно Коптюгов.

Докладчиком был Рогов.

Не так-то просто оказалось заставить себя слушать внимательно, но Ильин все-таки сделал это. Мало-помалу он словно бы отрывался от своего, такого мелкого в сравнении с тем, о чем говорил сейчас Рогов, и вдруг даже почувствовал какое-то нетерпение: должен же он что-то сказать и о нас, о ЗГТ! Он начал ждать этого, уже не замечая пустующего рядом кресла, и дождался наконец:

— Сегодня мы с гордостью можем отметить, — сказал Рогов, — что на газопроводах страны в среднеазиатских пустынях и на Крайнем Севере уже работают первые турбины, выпущенные в нашем городе.

Он подождал, пока смолкнут аплодисменты.

— Сейчас коллектив завода газовых турбин приступил к освоению новой серии более мощных агрегатов. Скажем прямо, накопление опыта в создании таких сложных машин происходило нелегко и непросто. Партийной организации и всему рабочему коллективу пришлось приложить немало сил, чтобы преодолеть старые, привычные формы и методы работы руководства в целом («Это он о Силине», — подумал Ильин) и добиться успеха… На заводе работают опытные, горячо болеющие за свое дело люди, такие, как начальники цехов Пронин, Беспалов, Ильин, инженеры, начальники смен и участков (он перечислил еще ряд фамилий), такие рабочие, как Гаврилов, Умнов, Байборода, Коптюгов… и нет сомнения в том, что завод газовых турбин справится со своими новыми, еще более трудными, ответственными, но и почетными задачами.

Кто-то дотронулся до плеча Ильина, и он обернулся. Оказывается, сзади сидел заместитель директора по производству Кузин, тот самый Кузин, с которым Ильин месяц назад разругался вдрызг, но который сейчас улыбался, открывая золотые зубы, и даже дружески подмигивал.

— Поздравляю! — шепотом сказал он.

— С чем? — также шепотом спросил Ильин.

— В такой доклад попасть!.. — сказал Кузин, и Ильин отвернулся.

В перерыве он пошел в курительную комнату.

То, что Рогов в своем докладе назвал и его фамилию, никак не подействовало на Ильина. Он понимал, что, став начальником цеха, вошел в ту обязательную «обойму», которая поминается постоянно. Он знал, что есть люди, которые хватаются за валидол, если их имя не будет упомянуто на каком-нибудь совещании или заседании, и не спят ночами, думая, что это не иначе как чьи-то козни. Ильин не был тщеславен. Ведь если подумать, то и слава — тщета. Надежда не раз говорила ему, что человек, у которого отсутствует хорошее тщеславие, никогда не пойдет далеко. Он не понимал, как это тщеславие может быть хорошим? Нелепость!

Он курил торопливо: все-таки надо было пойти и разыскать Надежду. Выйдя в огромное, похожее на гигантский аквариум фойе, он остановился, оглядываясь. Искать ее здесь, среди сотен и сотен людей, конечно, бессмысленно. Тогда он отошел в сторону, к стене, и вдруг среди незнакомых лиц мелькнуло два знакомых — Коптюгов и та девушка, Нина… Вот оно что! Стало быть, ночью, там, на проспекте, возле детдома, Коптюгов ждал Нину!

И тут же Нина увидела Ильина. Ее взгляд словно перелетел через пространство, она подняла руку и, что-то сказав Коптюгову, направилась прямо к нему.

— Здравствуйте. Вас тут всюду ищут.

— Меня? — удивился Ильин. — Кто?

— Тетя Оля. Она пошла туда, к газетному киоску.

— Спасибо, — сказал Ильин.

С этой девушкой он разговаривал впервые. Действительно, хороша! Тем временем Коптюгов подошел тоже и, сдержанно улыбаясь, поздоровался, хотя они виделись утром в цехе во время обхода.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза