Читаем Семейное дело полностью

— Да, — сказала Ольга, покачав головой. — Пятьдесят три… Меня еще и на свете-то не было.

Татьяна Николаевна долго не появлялась, должно быть все уговаривала Ленку.

— А ты про госпиталь откуда знаешь? — спросила старуха. — Ходила сюда с пионерами, что ли? Тут их много бывало: стишки прочитают, песенку споют, ну и помогут, чем могут, — дровишки там или уборка…

— Нет, — сказала Ольга. — Я к знакомой ходила. К учительнице.

— Понятно, — пожевав бледными губами и, видимо, что-то подсчитав в уме, сказала нянечка. — Конечно, ты еще совсем маленькая, была.

Потом Ольга так и не сможет объяснить самой себе, почему она вдруг спросила нянечку:

— А вы не знали такого доктора — Ильина?

Этот вопрос был так неожидан для нее самой, что Ольга на секунду подумала: что за привычка у людей — чуть что, и сразу искать общих знакомых? Нянечка, чуть отстранившись, в упор поглядела на Ольгу и спросила:

— Колю, что ли?

Ольга замерла. Это было похоже на чудо, в которое трудно было поверить. Она смогла лишь кивнуть.

— Умер Коля. Погиб то есть. Доктора говорили, что погиб на фронте, и жена его тоже. Жену-то я его не знала, только по карточке…

— По какой… карточке?

— А у него на столе в одинарской (очевидно, она не могла выговорить «в ординаторской») под стеклом лежала. Не успел с собой забрать, так я ее себе взяла.

— Нянечка, милая… — не сказала, а выдохнула Ольга.

— Господи! — испугалась та. — Да что с тобой? Позеленела вся!

— Ничего, ничего…

Старуха куда-то убежала — именно убежала! — и вернулась с рюмкой: вот, это я тебе валерьянки накапала, выпей. Ольга выпила и увидела спускающуюся по лестнице Татьяну Николаевну. Она могла ни о чем не спрашивать.

— Пойдем? — спросила Татьяна Николаевна.

— Сейчас, — сказала Ольга и повернулась к нянечке: — Можно, я к вам зайду?

— Заходи, — ответила та. — А меня все тетей Маней зовут, и ты зови. Покажу я тебе ту карточку, если хочешь. Я здесь, во флигеле живу. Комната пять. Запишешь или запомнишь?

— Запомню, — сказала Ольга.

Они вышли на улицу, и Татьяна Николаевна всхлипнула.

— Что же теперь будет, а? Я к ней и так и этак… Говорю: не хуже других вырастим, а она ни в какую, Ленка-то!..

Очевидно, ее поразило упорство дочери, с которым она столкнулась впервые.

— Значит, Генка оказался сильнее нас с тобой, — сказала Ольга.

— Генка? — зло переспросила Татьяна Николаевна. — При чем здесь Генка? Это Коптюгов ее напугал! Понимаешь — Коптюгов! Дескать, если родишь, не видать тебе Генки как собственных ушей! Только бы до отца не дошло… Если б не отец, я бы этого Генку и Коптюгова…

Она не договорила, что сделала бы с Генкой и Коптюговым. Но Ольга знала и так — шум был бы страшный, характер у Татьяны — не приведи бог, и понимала, как тяжко ей сдерживаться сейчас, лишь бы ничего не узнал Чиркин.

На автобусной остановке они простились, обнялись, Татьяна Николаевна сказала:

— Спасибо тебе, Оля.

— За что же? — удивилась она. — Ты только не реви, пожалуйста.

Потом она вернулась в больницу. Она не могла ждать до завтра.


Наступили ноябрьские праздники.

Впервые торжественное заседание должно было проходить не в театре, а в новом, только что выстроенном концертном зале. Ильин получил два билета, и Надежда, деланно удивившись, сказала:

— Ты здоров? Мы с тобой куда-то пойдем, и ты даже высидишь весь концерт? Просто не верится!

Ильин промолчал. Лучше всего в таких случаях молчать. Тогда не будет длинных знакомых разговоров о том, что все люди как люди — ходят в театры, в кино, в музеи, что в последний раз они были в театре года четыре назад и что единственное развлечение у них — телевизор. Надежда ничего не преувеличивала. Это было действительно так. Сама она ходила на все премьеры и гастроли, потому что редакция всегда получала билеты даже на спектакли «Современника» или ленинградского БДТ, когда те приезжали в Большой город. Но вместе они действительно были в театре года четыре назад, на «Корневильских колоколах», и Ильин отчаянно скучал: ему было неинтересно, он не любил оперу вообще. После спектакля Надежда спросила: «Тебе понравился Кононов? Какой голос!» — «Мне мандариновый сок понравился», — пошутил он и тут же пожалел об этом. Надежда резко сказала: «Есть вещи, которыми стыдно хвастать, Сергей! В частности, невежеством. Многие работают не меньше, чем ты, и тем не менее…» — «Ну, не надо, Надюша, — взмолился Ильин. — Я же пошутил, верно?» Он как бы брал ее в свидетели, что это была всего-навсего пусть не очень удачная, но только шутка! Зачем ссориться по пустякам?

Сейчас Надежда торопливо одевалась, времени было в обрез, и так-то чуть не полдня, пришлось просидеть в очереди в парикмахерской. Ильин попытался вызвать такси, диспетчерша сказала: «В течение часа. Будете ждать?» Он сказал: «Нет». Они явно опаздывали. На троллейбусе вовремя уже не поспеть…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза